Перекрёстки Эгредеума

Она читала о параллельных вселенных, в которых реализуются взаимоисключающие вероятности, и сознание наблюдателя расщепляется, разделяется соответственно числу этих миров, версий бытия. О том, что эти вселенные — ветви единого древа — порой ненароком сходятся, соприкасаются на миг, точно от дуновения космического ветра, и потрясение, постигшее сознание, может быть слишком велико, чтобы сохранять обманчивое здравомыслие.

О том, что воображение — это форма виртуальной реальности, созданная без помощи технических средств лучшим из компьютеров — человеческим мозгом. И о том, что виртуальные реальности — те же параллельные вселенные, ни одна из которых не более «настоящая», чем другие.

Всё, что можно себе вообразить, всё, о чём можно подумать, уже происходило где-то на бескрайних просторах Вселенной, ветвящейся мириадами переплетающихся путей. Происходило и происходит. Происходило и будет происходить, ибо линейность времени — наивный самообман человеческого разума.

Перекрёстки миров, пересечения сознаний…

Индивидуум — результат грубого приближения, упускающего из виду все его вероятностные альтернативы, другие личности из параллельных пространств. Или времён.

Они могут подключаться к иллюзорно изолированному сознанию, вернее, выступать из тени, таящей в себе сплетения мириад путей, ведущих в иные измерения, пространства и времена.

Они в совокупности — и есть сознание, единое и непрерывное, заполняющее все миры во всех вероятностях. Или рождающее их.

Она читала о том, что две частицы, некогда вступившие во взаимодействие, остаются связанными навек, и даже разлетевшись по дальним уголкам Вселенной, разделённые необъятной космической бездной, они будут мгновенно реагировать на изменение состояния своей напарницы. Мгновенно — быстрее скорости света. И, если верить теории Большого Взрыва, все частицы Вселенной взаимосвязаны, ибо имеют единое начало.

О том, что наблюдатель влияет на результат эксперимента одним фактом своего присутствия, и о том, что сознание — осознанно или нет — может выбирать, какой исход вероятностного события будет зваться «реальностью».

О том, что в каждой части целого заложена вся информация о целом и других его частях, и что индивидуальное сознание — всего лишь иллюзорно отделённая часть некого Вселенского Сознания, охватывающего все миры, пространства и времена.

А ещё о том, что видимая Вселенная — всего лишь голографическая проекция высшего уровня бытия, скрытого порядка. Может, того самого, что Платон назвал миром идей, а может, ещё более глубокого, фундаментального уровня чистых смыслов.

Подумать только, Мария Станиславовна поверила этому без колебаний. Она была одержима сумасбродными идеями и при случае — к счастью, такое происходило нечасто — не гнушалась открыто их высказывать. Страшно вообразить!

В ураганном порыве пугающего энтузиазма она законспектировала эту ересь и сделала сообщение на кружке по психиатрии. Безумие чистой воды — но никто почему-то не кинулся вправлять ей мозги. Наоборот, многим, кажется, понравилось. Её даже отправили на какую-то конференцию, почти выветрившуюся из памяти, — вероятно, прельстились благопристойным наукообразием доклада, который недавно попросили повторить, в то время как Марии Станиславовне он теперь представлялся сумбурной мешаниной заумных терминов, формально выстроенных в грамматически правильные фразы.

Так разум, приоткрыв некогда дверь в неизведанное, малодушно забивается в тесную кладовку примитивной прямолинейности общепринятого здравомыслия — будто пугливый ребёнок, заворачивающийся в одеяло с головой. Но неизведанное никуда не исчезает, оно так и стоит за дверью, заглядывает в щели кладовки любопытным глазком, теребит краешек одеяла — мол, просыпайся, пойдём дальше, за порог, чего же ты медлишь?

* * *

На улице давно стемнело. За окном где-то вдалеке, со стороны заброшенного парка за высокими домами раздался протяжный крик: высокий, монотонный, похожий на размазанное по пространству и замедленное во времени завывание ветра. Или заунывное пение. Или… боевой клич обречённой армии?

Шли минуты, а он всё не стихал — ни один человек не смог бы так долго тянуть одну ноту. Что-то жуткое было в этом звуке, и вместе с тем — чарующее, таинственное. И страшно, и не оторваться. Точно, плутая в тёмном лесу, выходишь ненароком к залитой лунным светом поляне, где духи кружат и сплетаются в танце, верша колдовские обряды. И вот, прячась за деревьями, стоишь, парализованный ужасом, и не сдвинешься с места. Разум твердит: «Беги!» — а всё ж так и будешь стоять и смотреть, пока душа в изумлении не выскользнет из бездыханного тела.

Мария Станиславовна вздрогнула от холода. Ветер врывался в распахнутое настежь окно, леденя кожу под тонкой рубашкой. На лицо упали первые капли дождя.