Перекрестки судьбы

– Разойдитесь! – послышался голос. Несколько мужчин в темной военной форме и блестящих, почти новых шлемах, с дубинками и плексигласовыми щитами с прорезью для обзора, окружали место трагедии, перегораживали и без того узкие проходы между колоннами. Один явно пожилой человек обходил ряд военных, старающихся скрыть произошедшее, и обращался к жителям: – Разойдитесь! Все хорошо, небольшое ЧП, и всего-то. Давайте! Давайте! Дайте поработать спокойно. Не мешайте. Занимайтесь своими делами. Все в порядке! Расходитесь!

Когда немного успокоенное население начало расходиться, к месту происшествия подошел комендант станции – полненький, с одышкой, мужичок, шумно вздыхающий и часто вытирающий со лба пот. Спокойная жизнь прервалась столь стремительно, что комендант не успел еще прийти в себя. Он нервно оглянулся на поредевшую толпу и поспешил к седому мужчине, начальнику СБ на «Таганской»-радиальной.

– Виктор Степаныч, что тут у нас? – спросил толстяк, когда догнал Ерофеева. Тот осмотрел клетки и спрыгнул на рельсы. Данилюк – комендант станции – остался на платформе, перемещаясь параллельно начальнику СБ, который обошел лежащих молодых людей, проверяя у каждого пульс, и посмотрел на коменданта.

– Очень похоже на диверсию, Андрей Васильевич. Слишком много странных событий на сегодня: сначала приход на «Пролетарскую» четырех юнцов, потом – вырвавшиеся звери там же, далее – ЧП на Волгоградке, ну и вот, теперь здесь – клетки с той самой Волгоградки.

– Диверсию? – взволнованно переспросил комендант. Диверсии на его участке еще не хватало! Но взгляд его привлекло другое: девушка, лежащая навзничь, раскинув руки. Красивое лицо в крови, идеальные черты слишком хорошо просматривались в ярком свете. Разодранная рубаха мало что скрывала. У коменданта теперь был только один вопрос: – Они живы?

– Все трое, как ни странно. – Ерофеев оглянулся. – Оклемаются по мере сил. Но надо поработать с ними… Кто? Откуда? Почему устроили диверсию?

– Диверсию? – еще раз переспросил Данилюк. – Постой, Степаныч… А точно диверсию? У меня складывается ощущение, что они просто сбежали от страшных событий на «Волгоградском проспекте».

– Как по мне, так диверсией все лучше объясняется! – возразил Ерофеев. – В любом случае их судьбу будет решать высшее руководство Ганзы. А пока… надо поместить их под охрану.

– Высшее руководство? – чуть не взвыл от страха комендант.

«Еще высшего руководства тут для полного счастья не хватало!» – в ужасе подумал он. – Начальника СБ Таганского треугольника, капитана Панкратова, к примеру, о котором ходили жуткие слухи». Андрея аж передернуло, но он, стараясь говорить спокойно, распорядился:

– Хорошо! Я с ними свяжусь. А пока под стражу их. И доктора вызовите, пусть осмотрит. Трупов многовато для одного дня: один на Волгоградке, два на Пролетарке. Да и клетки эти еще. Не мешало бы убрать их.

– Ты прав, Василич, не мешало бы, – хмуро заметил Ерофеев. – Хорошо еще, что целые они, и звери не вырвались.

– Звери? – обеспокоенно переспросил комендант. И тут, будто в подтверждение слов начальника СБ, по станции разнесся протяжный вой волколака, от которого у Данилюка сердце чуть не выпрыгнуло. – Уберите, с-с-слышишь? Уберите! И… – Он уже развернулся, чтобы уйти, но потом остановился и добавил: – А вот эту девушку – ко мне. Пожалуй, она лишь жертва обстоятельств.

Ерофеев тяжело взглянул на него, пристально и изучающе, но потом махнул рукой и стал раздавать приказы подчиненным. Нужно было срочно очистить платформу от следов происшествия. А комендант в очередной раз подпрыгнул от воя волколака и поспешил убраться – кто знает, насколько прочны эти клетки?..

Андрей Васильевич смотрел на девушку с вожделением. Давно не было столь красивых экземпляров здесь, на «Таганской»-радиальной. Да и вообще, редко в метро можно было найти такую красавицу. Бабы были: закаленные невзгодами, умудренные жизнью, да и потаскушек пруд пруди. Ради красоты-то Данилюк иной раз и на «Китай-город» заскакивал. Пользовался услугами танцовщиц, симпатичных девиц, собранных со всего метро и привязанных с помощью наркоты к хозяевам. Судьба у них всех была разная, да вот только финал ее – плоский и предсказуемый: то любимый в рабство продал, то мать родная в детстве еще, а то и вовсе выкрали преступные диаспоры. И жертва только поначалу стесняется и брыкается, потом чудо-грибы приносят результат: жертва сломлена и готова на все, забывая навсегда, чем жила и во что верила.

Данилюк подсел ближе к кушетке, на которую положили Ксению. Кровь с нее уже вытерли, голову забинтовали. Ровная, бархатная кожа девушки так и манила к себе, словно приглашая потрогать. Погладить… Андрей Васильевич потянулся уже к щеке, похотливо пуская слюни, но вдруг отдернул руку.