Перекрестки сумерек

«Я ничего не могла поделать, Кадсуане», — горько сказала Самитзу. — «Половина людей, которым я отдавала распоряжения, бросалась к Сашалле, чтобы выяснить, были ли они правильными, а другая половина заявила мне в лицо, что Сашалле уже отдала другие приказания на этот счет. Лорд Башир едва спешившись разговаривал с ней о Стражах — я понятия не имею, как он об этом пронюхал, — а она впутала в это и Сорилею. Я не могла ничего сделать, чтобы предотвратить это. Сорилея вела себя, словно я только что сложила с себя все полномочия! Она ничего не понимает в наших делах, но недвусмысленно дала понять, что считает меня дурой. В моем возвращении вообще нет никакого смысла, если только ты не рассчитываешь, что я буду таскать за Сашалле ее перчатки».

«Я рассчитываю, что ты присмотришь за ней, Самитзу. Не более того. Я хочу знать то, что делает одна из этих присягнувших Дракону Сестер, когда ни я, ни Хранительницы Мудрости не заглядываем им через плечо, и не держим хлыст. Ты всегда была очень наблюдательна». — Терпеливость не всегда была ее самой сильной чертой, но при общении с Самитзу она иногда требовалась. Желтая была и проницательна, и умна, и решительна большую часть времени, не говоря уже о том, что из ныне живущих она была лучшей целительницей — по крайней мере, до появления Дамера Флинна — но иногда она полностью теряла веру в свои силы. Кнут никогда не помогал с Самитзу, но пряник — явное одобрение — срабатывал, и было бы глупо не использовать подобное средство. После того, как Кадсуане напомнила ей как она умна, как она опытна и умела в Исцелении — с Самитзу, которая могла впасть в депрессию не сумев Исцелить мертвеца, это было просто необходимо — и как она проницательна, к Желтой сестре — истинной дочери Арафела — начало возвращаться самообладание. И самоуверенность.

«Можешь быть уверена — что без моего ведома Сашалле и чулки не сменит», — решительно промолвила она. По правде говоря, Кадсуане меньшего и не ожидала.

«Если не возражаешь, то позволь спросить», — судя по тону, самоуверенность к Самитзу явно вернулась полностью. Вежливые слова были для нее всего лишь необходимой формальностью. Вообще к Самитзу, за исключением моментов временной утраты веры в свои силы, абсолютно не подходили такие определения как «покладистая» или «уступчивая». — «Почему ты здесь, на окраине Тира? Что собирается предпринять юный ал'Тор? Или я должна была спросить, что ты собираешься заставить его предпринять?»

«Он задумывает что-то очень опасное», — ответила Кадсуане. За окнами вспыхнула молния, четкие серебряные трезубцы в темном, словно ночном небе. Она точно знала, в чем его предназначение. Вот только она не знала, можно ли помешать этому.

«Этому должен быть положен конец!» — голос Ранда гремел, подобно раскатам грома в небе. Перед этим разговором он снял свою куртку и закатал рукава, обнажив пару Драконов, золотом и алым обвивших его предплечья. Их златогривые головы покоились на его кистях. Ему хотелось, чтобы каждый взгляд этого человека напоминал ему, что перед ним Возрожденный Дракон. Но его руки были сжаты в кулаки, чтобы не внять увещеваниям Льюса Тэрина, придушить проклятого Логайна Аблара. — «Проклятье, мне не нужна война с Белой Башней. И ты проклятый Аша’ман не заставишь меня ее начать. Надеюсь, я понятно объясняю?»

Логайн, спокойно и непринужденно сложивший руки поверх длинной рукояти своего меча, даже не дрогнул. Он был крупным мужчиной, хотя и ниже Ранда, с твердым пристальным взглядом, в котором не было и тени того, что он получил нагоняй или был призван к ответу. В свете ламп серебряный меч и красно-золотой Дракон ярко блестели на высоком воротнике его черной куртки, выглядевшей, словно ее только что выгладили. — «Так Вы просите, чтобы их освободили?» — спокойно спросил он. — «А отпустят ли Айз Седай всех наших, которых они связали узами?»