Перрин нахмурился. Она считает, что он чувствует вину? Брось он на весы жизнь Фэйли и проблемы Со Хэбо, те не сдвинули бы чашу ни на волосок. Но он повернулся так, чтобы видеть серые городские стены на другом берегу реки и детей с ввалившимися глазами, выбивающих пустые мешки. Человек делает то, что может. То, что должен.
— А что думает Анноура по поводу того, что здесь произошло? — прорычал он. Тихо, но он не сомневался, что Айз Седай его услышала.
— У меня нет ни малейшего понятия, что думает Анноура, — ответила Берелейн, даже не потрудившись понизить голос. Она не просто не беспокоилась, что кто-нибудь услышит. Она хотела быть услышанной. — Она не столь общительна, какой была когда-то. Или я думала, что была. Что с ней происходит это ее дело. — Не глядя на Айз Седай, она развернула лошадь и ускакала.
Анноура уставилась на Перрина немигающим взглядом.
— Ты та'верен, но и ты всего лишь нить в узоре, как и я. В конце концов, даже Дракон Возрожденный, всего лишь нить, которую предстоит вплести в Узор. И даже та'верен не выбирает, как эта нить будет вплетена.
— Эти нити — люди, — устало сказал Перрин. — Порой люди не желают быть без спроса вплетенными в Узор.
— И ты думаешь, что это что-то меняет? — Не дожидаясь ответа, она подхватила поводья и направила галопом свою великолепную серую кобылу вслед за Берелейн так, что плащ за спиной развивался как знамя.
Она была не единственной Айз Седай, которая хотела поговорить с Перрином.
— Нет, — твердо сказал он Сеонид после того, как выслушал ее, поглаживая Ходока по шее чтобы успокоить, хотя нужно было успокаивать его хозяина. Он хотел оказаться как можно дальше от Со Хэбо. — Я сказал нет — значит, нет.
Она сидела в седле выпрямившись — маленькая бледная женщина, словно вырезанная изо льда. За исключением того, что ее глаза горели как угли, и от нее сильно пахло с трудом сдерживаемой яростью. С Хранительницами мудрости она была тише воды, ниже травы, но он-то не был Хранительницей. Позади нее виднелось темное, твердое как камень, лицо Алхарры. Его темные кудри были пронизаны сединой как инеем. Лицо Винтера краснело над завитыми усами. Им пришлось принять то, что произошло между их Айз Седай и Хранительницами, но Перрин не мог… Стражи отбросили свои плащи, оставив их свободно трепетать на ветру, чтобы освободить руки для мечей, если возникнет такая необходимость. Развеваясь на ветру, плащи играли оттенками серого и коричневого, синего и белого. Но, по крайней мере, подобное мелькание было легче для желудка, чем видеть как в воздухе висит только часть человека. Несколько легче.
— Если понадобится, то я пошлю Эдарру, чтобы привести тебя обратно, — предупредил он.
Ее лицо осталось холодным, но глаза вспыхнули, и ее пробрала дрожь, вызвав покачивания маленького драгоценного камня, висящего на лбу. Но не от страха перед тем, что Хранительницы Мудрости сделают с ней, если ей придется вернуться, а из-за того, что этим ей угрожал Перрин, от чего ее запах стал колючим. Он хорошо научился оскорблять Айз Седай. Вряд ли эта привычка нужна здравомыслящему человеку, но, похоже, что у него не было иного выхода.
— А как насчет тебя, — спросил он Масури — Ты тоже хочешь остаться в Со Хэбо?
Стройная женщина всегда говорила только по делу, как настоящая Зеленая, хотя была Коричневой, но она мягко сказала:
— А разве ты не отправил бы Эдару и за мной? Существует много способов служения, и мы не всегда можем выбирать тот, который хотим сами. — Что, в конечном счете, могло сойти за ответ. Он по-прежнему не имел ни малейшего понятия, зачем она в тайне навещала Масиму. Догадывалась ли она о том, что он об этом знает? Лицо Масури было словно маска. Теперь, когда они выбрались из Со Хэбо, Кирклин имел скучающий вид. Он казался поглощенным собственными мыслями, не замечая ничего вокруг. Человек, который в это поверит, жестоко ошибется.
По мере того как вставало солнце горожане продолжали механически работать, словно люди, ищущие забвение в труде и опасающиеся, что если они опустят руки, то на них нахлынут воспоминания. Перрин решил, что Со Хэбо сделал его мнительным. Хотя, по-прежнему считал, что был прав. Воздух за городскими стенами по-прежнему выглядел слишком тусклым, словно над городом нависла тяжелая туча.