Как бы медленно ни двигал балаган, в конце концов он достиг переправы через Элдар между Алкиндаром на западном берегу и Кораменом на восточном. Это были чистенькие небольшие городки с крытыми черепицей каменными зданиями, при каждом городке имелось с полдюжины каменных пристаней. Солнце взобралось уже высоко, небо было почти совершенно чистым, а если на нем и показывались облака, то они были белыми, как только что отмытая шерсть. Может, сегодня дождя не будет. Это был очень важный перекресток путей; у некоторых из причалов стояли торговые корабли, приплывшие сверху по реке, а между городами неспешно передвигались большие паромы, похожие на баржи. Шончан, очевидно, тоже понимали значимость переправы. На окраинах обоих городов располагались их военные лагеря, и судя по тому что вокруг лагерей начинали возводиться каменные стены, а внутри росли каменные постройки, они не имели намерения вскоре покидать это место.
Мэт переправился верхом на Типуне с первым фургоном. Гнедой мерин выглядел достаточно обычно для неискушенного взгляда; вряд ли могло показаться неуместным, что на нем едет парень в грубой суконной куртке и шерстяной шапке, натянутой от холода на уши. Он по-настоящему не рассматривал возможность того, что ему придется бежать в холмистую заросшую лесом местность вокруг Корамена. Думал об этом, но не рассматривал серьезно. Крючок все равно останется на месте, сбежит он или нет. Поэтому он остановил Типуна в конце каменного причала, посмотрел, как труппа переправляется через реку и потрусил в направлении города. На причалах были Шончан, группа рослых крепких парней в сегментированных доспехах, раскрашенных синим и золотым, под командованием высокого молодого офицера с одним тонким голубым пером на чудно выглядящем шлеме. По-видимому, они находились здесь, просто чтобы поддерживать порядок, но офицер проверил предписание на лошадей Люка, а Люка спросил его, не подскажет ли благородный лорд, можно ли на землях возле города разбить свой лагерь и давать представления? Мэт чуть не заплакал. Он видел солдат в полосатых доспехах, разгуливающих по улицам, входящих и выходящих в лавки и таверны.
Один из паромов ударился обитым веревками носом в причал, с него спустили настил, и по настилу на мостовую выкатился лиловый фургон без окон. Лошадьми правила Сеталль. Селусия расположилась по одну сторону от нее, выглядывая из-под капюшона выцветшего красного плаща. С другой стороны, закутанная в темный плащ так, что не было видно даже дюйма ее тела, сидела Туон.
Мэту показалось, что глаза его сейчас вывалятся из глазниц. Если сначала не лопнет под ударами сердца грудная клетка. В голове застучали игральные кости — тот грохот, с каким они катятся по столу. На этот раз он заранее знал, как они лягут — это будут «глаза Темного», он просто знал это.
Ему, впрочем, ничего не оставалось, как пристроиться в хвост лиловому фургону и ехать не спеша, словно жизнь прекрасна, ехать не спеша по широкой главной улице, среди зазывал перед лавками и разносчиков, продающих всякую всячину с лотков. И шончанских солдат. Здесь они уже не маршировали строем и с интересом поглядывали на ярко раскрашенные фургоны. Ехать не спеша и ждать, пока Туон закричит. Она дала ему слово, но пленник готов сказать все что угодно, чтобы ослабить свои узы. Ей всего-то и нужно — возвысить голос и призвать себе на помощь тысячу шончанских солдат. Кости подскакивали и крутились в голове Мэта. Ехать не спеша, ожидая, когда ему выпадут «глаза Темного».
Туон не произнесла ни одного слова. Она с любопытством выглядывала из-под своего глубокого капюшона, с любопытством и с осторожностью, но следила за тем, чтобы не показывать свое лицо и даже руки, кутаясь в темный плащ и даже привалившись к Сеталль, словно ребенок, ищущий защиты у матери посреди толпы незнакомых людей. Ни одного слова, пока они не миновали ворота Корамена и не загромыхали к подножию хребта, возвышавшегося за городом, где Люка уже расставлял фургоны. И вот тут-то Мэт понял, что ему не будет пощады. Она собиралась засадить свой треклятый крючок по всем правилам. Она просто выжидала удобного момента.