Перекрестки сумерек (др. изд.)

Палатка, которую она отвела себе под рабочий кабинет, была уже теплой, когда она пришла, с жаровни поднимался аромат розовых лепестков. Стоячие светильники с отражателями и настольная лампа горели. Повседневный порядок был ей хорошо известен. Повесив плащ на вешалку в углу, она опустилась на складной стул возле своего письменного стола, автоматически поймав ненадежную ножку, которая вечно норовила сложиться. Все, что от нее требовалось, — это следовать рутине. Завтра она сможет объявить о том, что было сделано.

Первая посетительница оказалась для Эгвейн полной неожиданностью, возможно это была последняя женщина, которую она ожидала увидеть входящей в свою палатку. Теодрин была гибкой круглощекой Коричневой сестрой, меднокожей доманийкой с упрямой складкой у рта. Когда-то она выглядела постоянно готовой улыбнуться. Она плавно прошла по истертому ковру, подойдя настолько близко, что бахрома ее шали чуть не смела бумаги с письменного стола.

Когда Теодрин присела в очень формальном реверансе, Эгвейн протянула ей левую руку, чтобы та поцеловала ее кольцо Великого Змея. Формальность должна быть встречена формальностью.

— Романда желает знать, Мать, не может ли она встретиться с вами сегодня, — проговорила высокая Коричневая. Ее тон был мягким, но в нем звучала также и настойчивость.

— Скажи ей, дочь моя, что она может прийти в любое удобное для нее время, — осторожно ответила Эгвейн.

Теодрин сделала еще один реверанс, не меняя выражения лица.

Когда Коричневая сестра уже повернулась, чтобы уйти, в палатку мимо нее проскользнула одна из Принятых, откидывая белый капюшон. Эмара была тоненькой и почти такого же низкого роста, как Нисао. Казалось, сильный порыв ветра способен унести ее, однако она держала вверенных ей послушниц весьма твердой рукой, более твердой, чем у многих сестер. Впрочем, к себе она относилась не менее жестко, а жизнь послушницы и предполагалась несладкой. Серые глаза Эмары скользнули по бахроме на шали Теодрин, и ее рот изогнулся в презрительной усмешке, которая тут же разгладилась, когда она раскинула свои снежно-белые юбки с разноцветной каймой в реверансе перед Эгвейн. Алые пятна краски вспыхнули на щеках Теодрин.

Эгвейн хлопнула ладонью по столу, так что каменная чернильница и песочница подпрыгнули.

— Ты забыла, как оказывают знаки уважения к Айз Седай, дитя мое? — резко спросила она.

Эмара побледнела — Амерлин все же имела определенную репутацию, в конце концов, — и торопливо присела перед Теодрин в еще более глубоком реверансе; та ответила деревянным кивком и выскользнула из палатки значительно быстрее, чем вошла в нее.

Эмара хотела ей сообщить, запинаясь и с иллианским акцентом, еще более усиленным нервозностью, о желании Лилейн встретиться с Амерлин. Когда-то Романда и Лилейн не соблюдали таких формальностей, появляясь без предупреждения, когда хотели, но провозглашение войны с Элайдой многое изменило. Не все, но многое. Эгвейн передала Лилейн тот же ответ, что она дала Романде, хотя и более отрывистым тоном, и Эмара, чуть не споткнувшись при реверансе, почти бегом выбежала из палатки. Вот и забит еще один гвоздь, упрочивающий легенду об Эгвейн ал'Вир, Престоле Амерлин, по сравнению с которой Серейлле Баганд показалась бы подушкой, набитой гусиным пухом.

Когда Принятая удалилась, Эгвейн подняла руку и нахмурившись посмотрела на то, что она прикрывала. Сложенный квадратик бумаги, который Теодрин уронила ей на стол, целуя ее кольцо. Ее брови сдвинулись еще больше, когда она развернула его. Написанные от руки строчки, покрывавшие листок, были написаны бегло, но четко, однако в конце стояла большая клякса. Обычно Теодрин была очень аккуратна. Возможно, она пыталась соответствовать общему мнению о Коричневых.

Романда послала двух сестер Переместиться в Кайриэн, чтобы прояснить какой-то слух, из-за которого Восседающие от Желтых гудят как пчелиный улей. Я не знаю, о чем идет речь, Мать, но выясню это. Я слышала, как одна из них упоминала Найнив; не так, словно та находится в Кайриэне, но словно бы эти слухи как-то с ней связаны.

Эта дура даже подписалась своим именем!

— Что это, Мать?

Эгвейн вздрогнула от неожиданности и едва успела удержать складывающуюся ножку стула, чуть не свалившись на ковер. Она перевела хмурый взгляд на Суан, стоявшую у самого входного полога, держа на руках свою шаль с голубой бахромой и прижимая к груди кожаные папки. Брови голубоглазой Айз Седай слегка приподнялись при виде испуга Эгвейн.