Перекресток

Отодвинув с дороги продолжавшего туповато, хоть и подвижным, но столбом, стоять на проходе подозвавшего его анархиста, Кудя уточнил, кивая на расположенную совсем рядом с поворотом в коридор дверь:

— Сама, что ли, интересовалась?..

— Сама-сама, — закивал боевик, обратившись всем телом к прошедшему за его спину Кудеснику вместо того, чтобы продолжать контролировать происходящее снаружи аппендикса. — Ты… ну, это… скажи ей, Кудя, что я тебя нашел…

Сдержавшись, чтобы не заржать в полный голос над почти детской наивностью боевика, от души желавшего отметиться перед руководством, Кудесник чуток снисходительно похлопал его по плечу. Выглядело это еще смешнее, в боевике роста было чуток поменьше сажени, да и в плечах он выглядел внушительно по сравнению с невзрачным Кудей, но непонятное, а оттого еще более начальственное положение Климовского в анархисткой иерархии, внушала боевику искреннее уважение, каковое внушает обычно простым мастеровым человек в пиджаке, чистой сорочке и при галстуке.

— Ладно, ладно, скажу, — пообещал Кудя. — А ты за коридором-то смотри, не зевай, пусть сейчас тут все свои, но — мало ли что…

Вдохновленный обещанием отметить его перед «высшей инстанцией», боевик послушно закивал, вскинул стволами к плечам, как видел когда-то давно в каком-то фильме, пистолеты и уткнулся туповатыми глазами в продолжающий жить бурной и бестолковой жизнью коридорчик телецентра.

Едва лишь Кудесник переступил порог совсем маленькой комнатки, больше похожей на подсобку уборщицы или завхоза нагромождением швабр, веников, пустых ведер и накинутых на них ветхих тряпок, с низеньким журнальным столиком в глубине, у едва заметного окошка, как навстречу ему, на выход, деловито, с чувством собственного достоинства, но в то же время заметно спеша, выдвинулся громоздкий, медведеподобный человек в пестром и добротном, камуфляжном комбинезоне. Пришлось сторониться, иначе быть Куде сметенным с дороги негласного личного драбанта, денщика и начальника охраны своей нынешней, хотя и временной, но однозначно строгой и серьезной руководительницы, одного из лидеров инсургентского анархистского движения. Злые языки поговаривали, что был этот мужчина не только хранителем, но и ублажателем тела своей подопечной, да еще и с привлечением специально для этой цели подобранных туповатых боевиков, но чего только не наболтают люди… впрочем, в среде анархистов такие вот развлечения не считались противоестественными, и сам Кудесник частенько принимал участие в свальном грехе, расслабляясь и отдыхая после напряженной акции или же просто бесясь от безделья томительного ожидания новой. Но сейчас, с привычным вниманием оглядевшись, никаких следов естественных или противоестественных страстей Климовский в комнатке не заметил, и стоило только на вид неуклюжему, но удивительно проворному и ловкому телохранителю покинуть помещение, обратился к той, что встречала его, располагалась в удобном кожаном кресле у столика, откинувшись на спинку и задрав ноги в хороших хромовых сапогах на столешницу:

— Чего это он, как оглашенный, меня увидев, на выход бросился-то?

Небольшая, худющая, черноволосая женщина хрипловато засмеялась, сбрасывая ноги со стола. Хоть и молодая еще, вряд ли старше тридцати, но внешне малопривлекательная, с длинноватым носом, узкими, вечно плотно сжатыми, будто запечатанными, губами, маленькими, но яркими, карими глазами, горящими необузданной внутренней энергией, и неожиданно роскошной вороной шевелюрой, женщина махнула рукой, одновременно приглашая Кудесника присаживаться и чувствовать себя, как дома, и поясняя быстрый выход своего телохранителя:

— Застоялся паренек, пусть разомнется, побегает… Ты-то уже набегался, кажись?

Климовский кивнул. С момента проникновения в городок разрозненных групп инсургентов ему пришлось изрядно пометаться по улочкам и переулкам, пытаясь хоть как-то скоординировать их действия и заставить хотя бы изначально воздержаться от посещения винных и ювелирных лавок в историческом центре.

— Отольются мышкам слезки, — по-своему утешила подуставшего, но все еще бодро держащегося на ногах Кудесника женщина. — Присаживайся, в ногах правды нет, хочу тебе еще поручение дать…

Пока анархист подтаскивал из укромного уголка простецкую деревянную табуретку, окрашенную на редкость ядовитой расцветки красно-коричневым суриком, и устраивался поудобнее возле столика, чернявая атаманша извлекла откуда-то у себя из-за спины плотную коробочку папирос бледно-зеленого с черным окраса, ловко запалила спичку и выпустила к потолку клуб ароматного, вкусного дыма.