Перекресток

Климовский тяжело, будто после недельной пьянки преодолевая себя, с трудом поднялся с постели, сделал пару шагов по маленькой, узкой мансарде с низким косым потолком и уткнулся лбом в переплет оконной рамы, пытаясь остудить буквально горящую от ночного кошмара голову. В который уже раз за эти два с лишком месяца он видел во сне одно и то же…

Длинный, широкий коридор с бетонным полом и уходящим в высокую неизвестность потолком, по обе стороны которого расстилалась бесконечная череда клеток с животными, людьми, нелюдью. Между собой клетки перегораживались обыкновенными мощными стенами с привычной бетонной «шубой», мешающей писать, царапать, прислоняться к ним, а в коридор выходили решетки из мощных стальных прутьев, снабженные небольшими, едва пролезть человеку, а где необходимо — и животному, дверцами.

Его вели по этому ужасному, наполненному запахами звериного логова, человеческих испражнений, протухшей и скисшей пищи людей и животных коридору, вели ловко, умеючи, заломив за спину руки так, что ни о каком сопротивлении и не могло быть речи, а приходилось покорно, послушно идти перед конвоирами, пригнув спину, чуть приподымаясь на цыпочки, чтобы уменьшить адскую боль в заломленных руках. Смотреть по сторонам на несчастных обитателей многочисленных клеток было запрещено, но никакой конвоир не в силах проконтролировать брошенный искоса, в доли секунды, быстрый, привыкший выхватывать основное в столпотворении деталей, взгляд. И Климовский успевал заметить гибкое, черное тело пантеры, мечущееся в клетке уже не в поисках выхода, а просто от безысходности, и свернувшегося клубком в дальнем углу бурого, похожего на грязный взъерошенный мешок, небрежно брошенный на бетонный пол, медведя… и непонятное существо с бледной синей кожей, острыми ушами, красными глазами вампира, неподвижно сидящее скрестив ноги в центре одной из клеток… и обнаженных мужчин и женщин, уныло слоняющихся из угла в угол, пускающих слюну уголками рта или яростно кидающихся на решетку при виде конвоиров… На несколько секунд его останавливают возле одной из клеток, свободной пока, предназначенной именно для него… и Климовский отчетливо понимает, что здесь, в этой клетке, придется ему провести остаток жизни… и чтобы он не говорил, каких обязательств на себя не брал, чего не сотворил — выхода отсюда не будет. Здесь его маленький, персональный, прижизненный ад.

Но не эта тоскливая, но понятная безысходность во сне вводила анархиста в кошмар. Полуминутная задержка возле свободной клетки позволяла хорошо рассмотреть соседнюю, ту, рядом с которой он и проведет адскую вечность до конца своих дней… в той клетке, тихонечко раскачиваясь, заунывно подвывая в такт движениям корпуса, сидела на голом бетоне пола обнаженная, грязная, неухоженная женщина со спутанными в жуткий колтун волосами, безумными глазами и маленькой грудью… и только очень пристально вглядевшись в нее Климовский смог узнать… Анаконду. И вот тогда по-настоящему звериный, дикий крик начинал разрывать его глотку… «Не хочу!!! Не хочу!!! Не хочу!!!» — изо всех сил, срывая голосовые связки орал он, стоя в приснившемся коридоре, рядом с клеткой своей бывшей предводительницы, пытаясь перекрыть своим голосом вопли других несчастных, запертых в этом душераздирающем зверинце…. Не хочу!!!

Сон обрывался, и Анатолий Климовский, известный в анархистских, инсургентских кругах, как Кудесник, просыпался с горящей головой, успокоить которую могли только холод и время. И тогда он прижимался лбом к холодному перекрестью оконной рамы, или зачерпывал горстью лед из холодильника, или окунал злосчастную голову в ледяную воду, текущую из-под крана… И так продолжалось с тех самых пор, как он ушел из санатория…

Тогда его спас ангел-хранитель, по неизвестным причинам позволяющий анархисту выбираться из всяческих передряг в жизни, а может быть, ангелом ему служила собственная наблюдательность вкупе с интуицией, почему-то напрочь отключившейся у Анаконды, едва они попали на «нейтральное поле» загородной бывшей дворянской усадьбы, зону, свободную от боевых действий, в которой максимальной неприятностью грозил стать пьяный ресторанный мордобой с последующим размазыванием кровавых соплей по физиономии и примирением противников. Но, как это бывает в дурных бульварных романчиках, именно здесь, в ресторане, Кудесник заметил как-то ожидаемо, но все равно внезапно появившегося откуда-то из подсобки и занявшего, казалось бы, свое законное, коронное место у стойки буфета литератора Карева. Заметил, но ничего не стал говорить Анаконде, ведь и она увидела этого высокого, черноволосого мужчину с воспаленными от недосыпания и беспробудного пьянства глазами. Увидела и должна была узнать.