Перекресток

Климовского это коснулось лишь слегка, он предусмотрительно выбрал себе дальний, транзитный поезд, но, уже оставив в дальнем уголке зала ожидания корзинку с остатками еды, заняв свое, законное, согласно купленного билета, место в плацкарте третьего класса, он стал невольным свидетелем бестолковости железнодорожной службы, впихнувшей в его вагон самую настоящую барыню из провинциальных, переезжающую на зиму с огромным своим багажом, чадами и домочадцами из деревенских просторов в тесноту своего городского дома транзитом через столицу Империи. Такого шума, гама, ругани и вызывающей надменности, переходящей в откровенную брезгливость, в отношении окружающих её людей, анархист не встречал давненько. Будь он не в бегах, не так насторожен и опаслив, непременно бы вмешался в происходящее, поучаствовал, хотя бы из чисто спортивного интереса, но сейчас, забравшись на верхнюю полку, только помалкивал, делал вид, что дремлет, утомленный ожиданием на вокзале, и радовался, что скандальное происшествие не затянется надолго — время в пути до Столицы было ночным, и довольно быстро угомонившись, народ и сопровождающая его барыня потихоньку задремали, кто похрапывая, кто посвистывая во сне дырявыми, простуженными, забитыми табачными смолами легкими…

…в Столице, извечно настороженной, недоверчивой и беспечной, Климовский переоделся, сменив потрепанную спецовку на чуть менее потрепанную, но чистенькую и добротную, длинную кожаную куртку и крепкие, неопределенной расцветки брюки, а растоптанные сапоги на хорошие, удобные ботинки — в таких и по городу пройти не стыдно, излишнего внимания не привлекают, да в лесу они вполне пригодятся. Теперь ему предстоял неблизкий, но и не такой уж далекий путь в сторону Сумеречного города, впрочем, к самому феномену, как оказалось — галактического масштаба, никакого отношения не имеющий.

Хорошо позавтракав перед дорогой, Кудесник, знающий Столицу, как свои пять пальцев, довольно быстро выбрался из вокзального, жизнерадостного, бьющего ключом района на окраину, не позабытую и заброшенную богом и людьми, но все-таки далекую от центра города и его повседневных радостей. Отсюда на попутке — брать такси означало оставлять следы, пусть и такие малозаметные, но если их оставить достаточно, то количество неизменно перерастет в качество, это анархист вызубрил, как таблицу умножения — Климовский добрался до небольшого городка-спутника огромной Столицы, живущего по столичным законам, работающего на Столицу и уже давно ожидающего своего включения в черту города, как бы, в знак благодарности за достигнутые успехи. Почти все живущие здесь люди работали в большом городе, ежедневно тратя на дорогу туда и обратно едва ли не больше половины отработанного времени, но приноровились к такому ритму вечных поездок на стареньких автобусах и электричках с двумя-тремя обязательными пересадками и другой судьбы себе не желали. В городке анархист задержался необычно долго, отыскивая попутчиков в сторону Сумеречного города, в это время года в юго-восточном направлении движение практически замирало, и если летом бывало еще достаточно любителей, в основном из столичных, полазать по окрестностям, искупаться во множестве небольших лесных озер с торфяной водой, пособирать грибы и ягоды, то осенью, с наступлением первых, самых легких холодов, жизнь на трассе замирала, аборигены городка-спутника не жаловали тамошние места, считая их плохими, чуть ли не заколдованными, и удивляясь беспечности рвущихся туда, иной раз сломя голову, столичных обитателей.

Уже ближе к вечеру Климовский все-таки сумел договориться с одним транзитником, сделать крюк и подбросить его поближе к месту назначения. Поторговаться, правда, пришлось изрядно, хотя уставший от безделья анархист и рад был бы заплатить вдвое больше заломленной суммы, но — опять эта проклятая привычка конспирироваться — соглашение без торга здесь воспринималось, как показатель умственного нездоровья или колоссальных денег у не торгующегося, что по меркам аборигенов было едва ли не равнозначно.

«А мне-то что, — ворчал водитель могучего тягача с тяжелым трейлером, чем-то напоминающий внешне свою машину — такой же мощный, чуток неповоротливый, на пути которого лучше было не становиться. — Я после сотой версты на восток уйду, там бетонка хорошая, еще от военных осталась, а может, они и до сих пор ею пользуются, только запретов на проезд никаких. А там, еще полсотни верст и — мотельчик есть, из новомодных, с отдельными домиками на двух-трех человек. А уж какие там девки вокруг стоянки крутятся… и на месте обслужат, и с собой захватить можно, были б деньги да желание, а какие и так — в долг, до сдачи груза, не возражают. Красота… а я вот с женой как раз разругался, самое то будет разрядиться, да забыть на недельку про эту проклятую семейную жизнь…»