− А перед рассветом я попробую тебя. — Проговорил он, смотря на меня своими черными глазами, и идя к выходу, он добавил. — Сегодня хорошая ночь, я не дам ей отвара блаженства, пусть поплачет, а потом посмотрит, как я пользую тебя и окропляю твоей кровью яйцо дракона.
Когда меня оставили одного, я первым делом начал изгибаться, пытаясь почувствовать — при мне ли 2 моих шила. Я не отчаивался, хоть и понимал, что если мне не повезет, то меня ждет невеселая судьба, а то, что ждет мою сестренку — это и врагу не пожелаешь.
− Дзинь — Оба небольших шила выпали из-под моего короткого тулупчика и стукнулись своими лезвиями, у которых грани были заточены.
В прошлой жизни меня разок связывали, и тогда я просто перетер о столб веревки, ну а потом за городом сгорела дача одного неуважаемого человека. Как выяснила тогда полиция, три человека напились, передрались, помирились, выпили, уснули и сгорели от неаккуратно потушенной сигареты. Огонь скрывает следы, так что вновь настала ночь наказывать уродов. Жаль, что я не смогу этому трупу причинить достаточно боли, той, что он заслужил, а просто убью.
Сейчас будет проще освободиться, а вот сражаться я не могу, как тогда. Выкручивая суставы, я смог развернуться к шилу спиной, пододвигая шкуру пятой точкой поймать в руки сначала, одно шило, а потом второе. Мне помогло то, что толстяк забрал с собой последний источник света, и на улице была в разгаре ночь. После боя все в лагере должны были отдыхать. Освободиться от пут было только на первый взгляд легко, ноги и руки ныли от боли, от веревок остались кровавые следы.
Выбраться из палатки было несложно, никто её не охранял — либо не удосужились об этом подумать, либо ребенок в их понимании не представляет опасности. Вокруг бушевала метель, и на снегу были видимы еле заметные отпечатки ног, схожие с размерами следов толстяка, которые он оставил внутри шатра. Накрывшись шкурой белого медведя, я, не выпуская из одной руки шило, а другой, придерживая шкуру, пригибаясь, пошел по следам.
Было страшно, и не только от того, что повсюду слышался рев великанов, или вой ледяных волков, но страшили и мысли, что возникали постоянно в моей голове. Тебя поймают, тебя убьют, всё это мелочи по сравнению с тем, что я видел на столбах, которые встречались на моем пути. На них весели люди, и мне казалось, что я их узнавал, но из-за того, что буйствовала метель, и они были уже разделанные как туши свиней, я не мог точно определить, что это именно люди с острова Крутой рог. Мне безумно везло — ледяные волки были, как будто отключены, и когда я видел их, то они не реагировали на меня. Редкие дозорные также не особо ждали, что внутри лагеря может быть кто-то посторонний. Они не были идиотами, просто они были вымотаны сражением и сейчас отдыхали. От некоторых шатров из шкур доносились крики раненых, у некоторых лежали замёрзшие тела воинов северных народов
Идти мне пришлось недолго, следы оборвались у небольшого шатра, из которого доносились крики.
− Послушай меня, подстилка! Скоро ты будешь радоваться членам, и будешь счастлива, что тебя имеют, а не пытают! Нет больше ни родных твоих, ни твоих друзей, ты теперь сука, у которой только одно назначение. — Звук хлёсткого удара был слышен даже за шатром. — Я научу тебя покорности, сегодняшнюю ночь ты моя подстилка.
Проникнуть в шатер бесшумно, не привлекая внимание, было сложно, так как я изо всех сил сдерживал ярость, что полыхала в моем маленьком теле. Сжимая два своих шила в руках, я был готов ринуться в бой сразу, но у меня разум был не восьмилетнего ребенка. Мне везло, сказочно, но о ни каком бое на равных с магом льда, не могло быть и речи.
Большой шатер напоминал помойку — повсюду были грязные шкуры, воняло страшно, но это меня не волновало. В свете небольшой лампы на куче шкур, с моей сестры срывал одежду толстый урод, что скинул с себя одежду и не замечал ничего вокруг себя, кроме Астрид в цепях. Она не кричала, её рот был заткнут кляпом, руки были связаны, на её лице были видны следы ударов, а по щекам текли сплошным потоком слезы.
− Сладкая, невинная, рыженькая. — Роняя слюну проговорил толстяк. — И ты моя! На всю оставшуюся ночь! Я буду первым!
Он кинулся облизывать тело моей сестры, а я уже был позади него, слегка возвышаясь — я смог пройти через весь шатер незаметно и теперь готовился двумя ударами убить урода. Астрид меня увидела, в её глазах вспыхнула надежда и счастье, а я нанес удар.
Шило вошло в шею на всю длину, я рванул его в сторону, рассекая и разрывая артерию, из которой хлынула кровь прямо на лицо Астрид. А второй удар был направлен в шею сверху, между позвонков, толстяк сам рванул вверх, разрывая себе горло и насаживаясь на шило, что проскользило между позвонков. Пару секунд, и все было кончено, в полной тишине никто не произвел ни единого звука. С трудом сдвинув толстяка с сестры, я увидел её всю в крови и в шоке от произошедшего. Да, ей не позавидуешь, бояться, что тебя сейчас изнасилуют, а потом смотреть, как этот урод умирает и заливает тебя кровью.