Перекресток Теней (СИ)

Вот собрался и решил еще в этом году порадовать тебя. Ты ведь просила еще что-то почитать, посылаю с удовольствием. Пусть эта зимняя подборка станет моим скромным подарком тебе к Новому году. Не знаю, какая у тебя в городе стоит погода, а у нас зима пока не радует. В детстве, помню, снега бывало по пояс — это мне, первокласснику, а взрослым, наверное, по колено. У меня были санки, с которых я позднее, лет в десять, снял спинку, чтобы разгоняться и катиться лёжа. Мама переживала, а папа сказал, что я всё делаю правильно. Они на работе были, когда я со школы приходил. Поем быстро — и во двор. А там нас было несколько однолеток, и у каждого санки. Так мы ходили в одно место — «спуск» называлось: там горка такая длинная, метров сто, наверное, будет. А внизу она как бы соприкасалась с дорогой, по которой ездили большегрузные автомобили. Там поворот был, и машины притормаживали. А мы-то с горки без тормозов летим! Головой вперед! И перед самой дорогой носками ботинок за снег укатанный цепляемся, чтобы свернуть и под колёса машине не попасть. А тормозить — не получается! Адреналину было — полные штаны! И снежной крошки — полные ботинки, а щеки — как свеклой натерты у каждого. И не болел никто. Сейчас там по-другому всё, перестроили. А вообще, детство — это единственная тема в жизни, которую никогда не устанешь вспоминать и которую, как правило, окутывает светлая грусть. И грусть эта от того, что наше ожидание взрослости в те годы, ожидание самостоятельности еще не знало постоянных примесей этой взрослой жизни в виде ответственности, долга или каждодневных забот, о которых никто из нас даже не подозревал. И это был период настоящего счастья, о котором сейчас и хочется грустить.

Впрочем, что это я? Скоро праздник — рубеж обновления календаря и обновления жизни. Хочу тебе пожелать, чтобы твои обновления были направлены только в сторону позитива, и никуда больше. Ты тонкий и умный человек — я это чувствую и вижу. Спасибо тебе за то, что написала мне. Спасибо Господу за то, что подарил мне общение с тобой. Здоровья, исполнения желаний и любви тебе, Инна, в новом году!»

И стихи — много!

Прочитала залпом, как говорится, не переводя дыхания — как одно сплошное стихотворение. Они-то и цеплялись друг за дружку — темой, образами, выстраивались в целую подборку. Опомнилась, когда чайник на кухне охрип и чуть не расплакался.

«Ой, что это я? Так и пожар можно сделать! Дура!»

Потом неспешно, обстоятельно, с паузами — каждое стихотворение. По второму кругу. И по третьему… А они короткие, строк по двенадцать-двадцать всего. Не любил, видно, Андрей Глыбов растекаться мысью по древу. И так всё понятно было, успевал главное сказать…

Разъезжен снег, разбросан по кюветам,
изрезан чёрным скальпелем дорог,
освобождён от девственного цвета
и от прикосновения продрог —

прикосновенья гусениц к асфальту,

прикосновенья тысячи подошв,
размыт цивилизованною фальшью,
как горстку пепла размывает дождь.

И я стою, уже не веря в чудо,

ловя губами сырость января.
Теперь мой город — грязная лачуга,
испачканная ретушью заря.

И я стою, лишившийся наследства —

той чистоты, струящейся в тетрадь,
которая вросла корнями в детство,
и без которой страшно умирать…

Опешила. Остановилась здесь, перевела дыхание. «Господи! Как такое возможно вообще? — подумала вдруг. — И я ведь сегодня, вот только что, город с лачугой сравнивала… Это мистика какая-то… Или телепатия… Или еще что-то…»

Она читала стихи, и они застревали в ее воображении цветными картинками — близкими, понятными, осязаемыми. И оставались жить в нем, полностью совпадая по группе крови… Через полчаса некоторые строки уже просто знала наизусть. И радовалась, как девчонка радовалась — что они у нее есть…

* * *

«Ты рассказал мне о детстве… Вот так просто взял — и рассказал. Мне, в общем-то, незнакомому человеку, поведал какие-то тайны своей души. Один отдельный эпизод — а как трогательно… Спасибо.