Перекресток трех дорог

Синий огонек зажигалки погас, сама она – уже безопасная – упала в лужу горючего, а Мамонтов и Мачеха мертвых с ведром на голове тоже рухнули на пол, сплетаясь тесно, словно в любовном объятии – голые, дикие, подобные зверям в смертельной схватке. Мамонтов высвободился из ее рук, лезвием резко полоснул по поводку, отсекая кричащую что-то нечленораздельное Августу. А потом рывком приподнял Мачеху мертвых и отшвырнул к стене ангара. Ведро свалилось с ее головы, упал и парик, седые волосы, всклокоченные и мокрые, облепили ее щеки, а Мамонтов, не давая ей опомниться, ударом ноги перевернул ее на спину, прижимая коленом ее обвисшие груди, а затем обхватил ее голову обеими руками, приподнял и резким движением рванул вбок и назад – ломая ей шею.

Но она все еще тянулась скрюченными пальцами к его лицу, стремясь выцарапать ему глаза…

Потом ее толстое тело обмякло. Серые глаза, в которых горел желтый безумный огонь, затуманились… Ресницы дрогнули…

Клавдий Мамонтов подхватила Августу на руки. Макар, разбрасывая в стороны фигурки венер палеолита, бросился к полковнику Гущину, взвалил его на плечо – потому что в углах ангара, где горели свечи, вспыхнуло пламя – туда долетели брызги горючего дезинфектора из лужи.

Пожар занялся в одно мгновение – но они уже были у двери, распахивая ее навстречу июльскому утру.

Навстречу заре.

Они добежали до машины, Макар бережно положил залитого кровью Гущина на заднее сиденье. Нож торчал из его груди. Макар протянул к ножу руку…

– Не трогай, не вытаскивай! – крикнул Клавдий, схватил свою автомобильную аптечку, где по прежней привычке телохранителя возил много чего полезного.

– Но он в сердце себе… прямо в сердце ударил, он умирает, – Макар пытался нащупать пульс полковника Гущина.

Клавдий не только не вытащил нож, но двумя армейскими медпакетами и клейкой лентой весьма быстро и умело накрепко зафиксировал его в ране.

– Теперь в больницу его!

Макар содрал с себя грязную, запачканную сажей футболку, отдал ее Мамонтову, и тот разорвал ее почти пополам, превращая в набедренную повязку, которой обмотал бедра. Вся его одежда так и осталась в сарае, который уже полыхал, словно гигантский погребальный костер, хороня в пламени и Мачеху мертвых, и ее маленьких идолов, и все ее ипостаси, страхи, фантазии, грезы, кошмары – весь причудливый ПСИХОЗ, что черным дымом улетал в утренние ясные небеса.

Макар поднял на руки Августу, сорвав с нее чужое жемчужное ожерелье, и посадил вперед рядом с Клавдием, севшим за руль, а сам устроился сзади, бережно придерживая полковника Гущина и молясь про себе горячо и страстно – только вот неизвестно кому, – чтобы они успели довезти его до больницы. Чтобы он не умер в пути.

Они помчались назад в Людиново – город, который совершенно не знали, ориентируясь лишь по навигатору, стараясь отыскать городскую больницу.

Они гнали на полной скорости среди полей, над которыми в теплом утреннем воздухе поднимался пар, словно Мать-Земля дышала полной грудью, расправляя свои искалеченные человеческой жестокостью и жадностью легкие.

Дышала…

Прорастала травой…

Являя из недр своих летние цветы…

Всю эту земную неповторимую красоту, удобренную, словно навозом, человеческими страхами, жертвенной кровью, плотью умерших, ушедших назад к ней, своей земной матери. И воскресших вновь в виде листьев, травинок, деревьев, мха, ягод, плодов и злаков.

В городской больнице, до сих пор все еще закрытой на карантин, в приемном покое, куда они, чуть не выбив дверь, ввалились, таща полковника Гущина, дежурная медсестра, похожая на призрак в защитном костюме, маске и прозрачном козырьке, закричала сначала заполошно:

– Вы с ковидным?! Мы ковидных не принимаем! Везите его в военный мобильный госпиталь в Калугу!

– Ножевое ранение в грудь – мы с полицейской операции! Быстро в реанимацию его, в хирургию! – загремел на нее Клавдий Мамонтов – грязный, голый, весь провонявший дезинфектором, сам похожий на полубезумного Тарзана в своей набедренной повязке.

Прибежал дежурный врач, они уложили полковника Гущина на каталку, и врачи повезли его в хирургию на операцию

Клавдий Мамонтов и Макар с дочкой на руках ждали в приемном покое очень долго.

Когда Макар уже совсем пал духом и приготовился к худшему, из реанимации к ним вышел хирург.

– Ваш товарищ жив и сто лет еще проживет, – объявил он, сам радуясь доброй вести. – М-да… еще бы полтора сантиметра – и все могло бы кончиться плохо, но… Нож сердца не задел. Вообще это чудо какое-то, мы сами поражены. Мы его прооперировали, сейчас он в реанимации. Скоро он придет в себя. В полицию мы сообщили, сами понимаете, при таком ранении. Они приедут с минуты на минуту. Ну, это же ваши коллеги.

– Чудо? – потрясенно спросил Макар, когда врач вернулся в реанимацию. – Опять?