Перекресток утопий

Да и само занятие бывшего Филофея — производство иксодов, ничьих детей, этаких чистых досок, на которых сызмальства можно будет написать желательные правящим кругам свойства и мысли — тоже не сенсация. О том, какие бы черты постарались вложить в живых роботов далеко смотрящие вперед хозяева жизни, можно было прочитать еще в романе О.Хаксли «О бравый новый мир». Правда, правители бравого мира не помышляли называть себя коммунистами…

З.Юрьев, расставшись наконец со своим Шервудом, тоже написал полуутопию на современную тему. И хотя действие его повести «Дальние родственники» (1990 г.) происходит в таком невеселом заведении, как дом для престарелых, и его герои по большей части больные, умирающие старики, нет в этой книжке хватающего за грудки ужаса, нет безысходной тоски. Юрьева в прошлые десятилетия можно было причислить к литераторам коммерческого направления, но школа шестидесятников оставила на нем благотворный след.

Да, его герои живут в ожидании смерти, зачастую они одиноки, но все же это нормальные люди, и если в их жизни выпадает солнечный день, они еще способны ему порадоваться.

Перед одним из юрьевских стариков возникает возможность выбора, Его дальние прапрапра… внуки из XXIII века, прочитав его пролежавшее несколько столетий письмо, предлагают ему переселиться к ним, там он будет избавлен от болезней и старости и проживет еще долгие годы. Но он никогда не сможет вернуться назад, к нам. И он, побывав у потомков в гостях, решает вернуться в свою комнатушку, которую он делит с таким же больным, с таким же умирающим стариком. Он скрасил последние дни друзьям из Дома престарелых, он перевернул душу молодому, поверившему ему врачу. А вот психиатричка с «равнодушными и недоброжелательными глазами» подумала про него так:

«Ну, конечно, псих. Хотя бы потому… что он вернулся. Она бы… такой глупости не сделала. Она бы не вернулась в свою однокомнатную квартиру, где ее ждала парализованная мать, которую нужно было каждый день кормить, мыть и переворачивать… О, она бы не вернулась, это уж точно!»

Ну, что ж, прав был Алексей Герман, утверждая, что люди делятся на тех, которые плакали, когда Христа вели на казнь, и которые смеялись ему в спину…

Все остальные книги, о которых пойдет речь, не могли быть написаны до совсем уж новых времен, хотя сам по себе этот факт ничего не говорит ни об их направленности, ни о литературных достоинствах. Мне казалось, что после Ефремова будет нелегко писать утопии. Я ошибался. Количество изданных утопий свидетельствует о том, что писать их легко. Но это совсем не те утопии, к которым мы привыкли (или к которым нас приучили).

Современные пророки не заглядывают далеко вперед. Боятся. Они предпочитают иметь дело с ближайшими годами, в крайнем случае, десятилетиями. Наше будущее в их зеркале выглядит настолько мрачным, что перед этим мраком пасуют даже великие предупреждения прошлого. Да, в них тоже описывались, скажем, казни, но на улицах в открытую не резали, и граждане не ходили на прогулки с «калашниковыми» на шее, зорко вглядываясь во встречных, чтобы в случае чего выстрелить первым. Такую картину мы уже видели, например, в «Невозвращенце» А.Кабакова. Автор тогда не мог знать популярного афоризма популярного генерала:

«Хорошо смеется тот, кто стреляет первым».

А кажется, что это цитата из романа.

Большинство появившихся вслед за Кабаковым утопий — это те или иные варианты «Невозвращенца». Невольно начинаешь думать — что это? Действительно боль и тревога за общую, а может, и за собственную судьбу или следование литературной моде, кстати, пользующейся неплохим спросом. Должно быть, людям нравится, попугав себя как следует, выглянуть в окно и убедиться, что солнце еще светит и стреляют под окнами и в окна не так уж часто.

Но не слишком ли легким и безответственным делом стало это постоянное пуганье? Коммунизм потому и не сдает своих позиций, что он рисовал пути создания более совершенного общества наглядно и доступно. И оказалось, что люди готовы отдавать жизни за этот идеал. Не их вина, что путь оказался ложным, и миллионы жизней были потрачены зря. Дорогую цену пришлось заплатить, чтобы убедиться, что насилие — это та повивальная бабка, которая умеет вытаскивать из исторического чрева нежизнеспособных, хотя и очень крикливых младенцев. Признаться, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий приходит в голову и такая мысль: а может, столько людей еще держится за социалистические предрассудки лишь потому, что очень уж не хочется признаваться в бесцельно прожитых годах, ушедших на борьбу за освобождение человечества, в результате которой мы не только его еще более закрепостили, но и уничтожили значительную толику.