Перекресток волков

Этим же вечером я пришел к Крохе. Все минусы моего совместного проживания под одной крышей с людьми сгорели вместе с домом. Я начинал новую жизнь, и только дьяволенок в моей душе, казалось, был недоволен. Но я проигнорировал его желания. Тогда мне это еще удавалось.

— Вы не передумали насчет приглашения? — спросил я.

Марат задумчиво смотрел на меня через порог. Долго смотрел, почти минуту. К концу этой минуты у меня возникло искушение встряхнуть его как следует.

Потом дверь широко распахнулась.

— Нет, не передумали.

Я шагнул внутрь.

— Ты будешь жить в комнате Крохи, там есть вторая кровать. Он так захотел, — сообщил Марат. Защелкнул замок, порылся в коробке на обувной полке и выудил оттуда ключ. — Пожалуйста, не выбивай больше дверь. Сам будешь ремонтировать. А где твои вещи?

Вещи? У меня не было вещей. Только то, что на мне. Когда отец выгнал меня из дома, я как-то не задумывался над такими пустяками, как сменная рубашка или запасные носки. Черт, у меня ведь даже ножа с собой не было. В лесу он как-то не нужен, кого мне там бояться? А в городе… про город я совсем не думал, пока не попал сюда.

— У меня нет вещей.

— О, извини, глупый вопрос, конечно.

Он был очень вежлив. Очень. Людская вежливость не вызывала у меня доверия.

— Мы собираемся ужинать, — деловито продолжал Марат. — Присоединяйся. Только тебе, пожалуй, не помешает сначала зайти в ванну. Ты весь в саже…

Я-то знал это лучше него. В конце концов это я, а не он, еще полчаса назад выбирался из горящего дома.

— Полотенце на крючке, мыло в мыльнице. Одежду брось в корзину. Пока моешься, я найду тебе чистую.

Горячие струи обволакивали тело, смывая с него пот, копоть и усталость. Мысли неслись вскачь, и не хотелось думать ни о чем, кроме блаженного ощущения чистоты — если не души, то хотя бы тела. Закрывая воду, я чувствовал себя героем сказки про Сивку-бурку. В одно ухо лошади влезал грязный, неотесанный землепашец, из другого вылезал чистый и образованный царевич. И не важно, что спортивные штаны «царевича» оказались несколько поношенными и чужими… Нечистым трубочистам стыд и срам! Испытываемое мною глубокое удовлетворение было бы, пожалуй, непонятно только племенам Крайнего Севера. Насколько я знаю, они-то привыкли мыться два раза в год.

Я прошел на кухню, на ходу натягивая футболку. Где-то за спиной хлопнула входная дверь.

— Привет, — сказал Андрей. Он сидел у окна на том самом месте, которое раньше облюбовал я. — Оба на! Что это с твоими волосами?

Я непонимающе взглянул на него, ощупал мокрую голову.

— С волосами? Подстричься надо, наверное.

— Да нет, я не об этом… Они же седые! Сколько тебе лет, Ной?

Передо мной, как по волшебству, появились тарелка с супом и ложка. Я втянул носом воздух — пахло вкусно — и раздраженно ответил:

— Лет мне пятнадцать, а волосы не седые, а белые.

— Почему?

— Что — почему?

— Дай ему спокойно поесть, братишка, — предложил Кис, усаживаясь напротив. — Пятнадцать, говоришь? Ты выглядишь старше, гораздо старше…

Я промолчал.

— Быстро вы пришли, — заметил Марат, наливая еще одну тарелку.

— Но они же были… были другие… Темные… Ты что, покрасился? — не унимался Андрей.

— Нет, голову помыл. В вашей ванной. Ничего криминального. Можно я теперь поем?

Кис пододвинул ко мне пакет с нарезанным хлебом. Я был голоден и не нуждался в повторном приглашении.

— Вот это аппетит! — хмыкнул Андрей, с медлительностью, достойной короля, ковыряясь в своей тарелке.

Марат, не спрашивая, налил мне добавки.

— Я тоже буду, — сказал за моей спиной Кроха. — Здравствуй, Ной.

— Здравствуй, малыш. Ты хорошо выглядишь. Голова больше не болит?

— Болит, — признался Кроха. — Но она всегда болит, так что я уже привык. А почему у тебя волосы белые? Ты альбинос? Или просто седой?

М-м-м…

За все пятнадцать лет никому в поселке не пришло в голову поинтересоваться, что с моими волосами. А здесь за пятнадцать минут спрашивают уже второй раз. Отвечать не хотелось. Впрочем, Кроха, похоже, и не ждал ответа.

Он сел рядом с Андреем, оглянулся, поискал что-то глазами в темноте окна. Я знал, там не было ничего, кроме желтого диска почти полной еще луны. Он разломил надвое кусок хлеба, посыпал его солью и спокойно заметил:

— Ты будешь спать в моей комнате. Ты ведь остаешься, Ной?

Я посмотрел на Киса.

— Должен заранее предупредить: от меня будет мало проку, во всяком случае, по началу. Я люблю гулять по ночам, не учусь, не работаю, совсем не умею готовить и…

— Ты остаешься, Ной?

— Остаюсь.

По сути дела, мне просто некуда было больше идти.

Они были странными. Они приняли меня легко и дружелюбно, как будто каждый день подбирали на улице оборванных грязных мальчишек. А ведь это был не поселок, а город, и я хорошо помнил бродяг, пытавшихся согреться на колодезных люках, и людей, равнодушно проходивших мимо.