Перекрёсток миров (СИ)

  - Только ты сам можешь добиться этого и прийти к нирване. Будда показал путь, но идти по нему ты должен самостоятельно.

  Буддист замолчал и стоял, сложив руки, с отсутствующим выражением лица.

  - Так-то оно так, но как-то не интересно, ни к чему не стремиться, пожалуй, жизнь без страдания не для меня, а уж тем более без удовольствий. В одном ты прав, человек не должен платить злом за зло, лихо этим не уничтожается, а лишь возрастает вражда и страдания. Но нельзя защищать других от насилия? Нельзя наказывать за убийство? Относиться бесстрастно к злу, уклоняясь только от участия в нём? Нет уж. Хочешь жить в мире, готовься к войне, не в раю мы живём, на земле.

  Буддист тихо вздохнул.

  - Может в другой жизни, когда по другому сложатся твои дхармы, ты изменишь своё отношение к миру.

  - Иллюзорное утешение. Но я всё равно благодарю тебя.

  Буддист кивнул головой и молча удалился. Вперёд вышел человек, чьи живые глаза и цыганская внешность, выдавали в нём индуса.

  - К какой касте ты принадлежишь? - без промедления начал он.

  - Какая разница, - не задумываясь, ответил я.

  - Огромная. Мы индуисты верим в переселение душ. У нас есть четыре Варны: брахманы, кшатрии, вайшьи и шудры.

  - Я плохо знаком с вашей религией.

  - Я не буду утомлять тебя перечислением всех религиозных направлений, и перечислять богов, просто попробуем догадаться кто ты. Ты не брахман это точно, брахманы - наследственное каство, обособленное жречество, приносители жертв, знатоки священных Вед. Все касты произошли от разных частей тела бога Брахмы, из уст - брахманы, из рук - кшатрии, из бёдер - вайшьи, и из ног - шудры. Кшатрии воины - это охрана и не приверженность к мирским благам. Торговля - это для вайшьев, а шудры - служители всем варнам.

  - Если так, то я, скорее кшатрий на службе у шудры.

  - Тогда ты нарушаешь законы касты и будешь понижен в следующем возрождении. Грешил ли ты в мыслях?

  - Да.

  - Грешил ли словесно?

  - Да.

  - Совершал ли греховные поступки?

  - Да. Да. Да.

  - За мысленный грех, ты перевоплотишься в представителя низшей касты. За словесный грех - в животное. А за греховный поступок - быть тебе неодушевлённым предметом.

  - Правда? Тогда пусть этот предмет будет чем-нибудь из женского обихода.

  - Теперь я ясно вижу, твоя карма быть казнённым, - воскликнул индуист и отошёл прочь.

  Свято место пусто не бывает.

  - Именем пророка Заратуштры, веришь ли ты в светлого Ахурамазда?

  - Кто ты, чудо без перьев?

  - Отвечай на вопрос, грешник, - вскричал грозный старикан далеко за пенсионного возраста, - сейчас вижу, что Анхра-Майнью, овладел тобой.

  - Что верно, то верно, овладел скотина, - произнёс я оглядываясь.

  Зороастриец в ужасе отшатнулся.

  - Именем Ахурамазда и светлых духов амеша-спента, ответь, сжигал ли ты умерших?

  - Только демонов, а что?

  - О, святая Авеста. Падаль ел? - с особым ужасом произнёс старичок.

  - Бывало, чего только не сделаешь с голодухи.

  - А противоестественные половые связи?

  Кажется, я улыбнулся, вспомнив Лану.

  - Люди он виновен.

  Старик отступил, сокрушённо качая головой.

  Должны были прийти представители Сань-цзяо - три религии (конфуцианство, даосизма и буддизма - Махаяна), но увлёкшись политической борьбой из-за должностей, из-за доходных мест, из-за влияния на политическую жизнь как-то пропустили суд, или не пожелали отвлечься от дел. Вопреки учению Лао-цзы, который проповедовал невмешательство в государственные дела, даосские жрецы всегда стремились к власти. Конфуций, - верный почитатель древних традиций прости своих учеников.

  Ну а мне хорошо, и так замучили представители, как мировых, так и национальных религий, так бы и сделал из них гекатомбу. Многих ещё пришлось выслушать, но вот все отошли от помоста.

  Кажется, приговор уже вынесен. Двое служек, схватили меня за руки и бросили на колени. Щекой я ощутил шероховатую деревянную поверхность. В туже минуту взревели десятки медных труб и тут же смолкли. Сердце громко стучало в груди, и кровь ударила мне в голову. Запах навоза несколько портил впечатление, но, интересно, о чём я буду думать, когда топор врежется в шею, наверное, ни о чём. Толпа замерла. На помост, тяжело ступая, взобралось зелёное чудовище, с чёрной холстиной на голове.

  В полной тишине заплакал ребёнок. Мать испуганно зацыкала на малыша. Чудовище подошло ближе, и в нос ударил запах тины. Послышался звон топора. По знаку Басаврюка, широкое лезвие взвилось вверх. Я зажмурил глаза. Секунды закружились в бешеном водовороте. Ну же, палач, не мучай. Ну! С одного удара.

  Время шло и ничего не происходило. Я рискнул открыть один глаз. До моего слуха донеслось приглушённое квохтанье. Что за чёрт. С чудовищем происходило что-то странное. Топор со звоном упал на помост. Теперь я открыл оба глаза. Не может же быть, что бы палача хватил сердечный приступ, такого везения просто не бывает. А он весь трясся как в припадке, и, схватившись за живот, казалось, задыхался под своим колпаком. Вытянув дрожащую лапу, оно, наконец, сорвало тряпку, и я увидел тварь болотную, ржущую, как ни одна лошадь на свете.