Перелёт в одном плейлисте

Эла постепенно начала подкупать добродушность психолога, атмосфера напоминающая летний денёк, в своём самом спокойном и миролюбивом проявлении, и конечно же одинаковые предпочтения в сортах яда. Никто из его знакомых не мог курить эту марку, все постоянно кашляли и плевались от вкуса, но не Ф. С каждой затяжкой его лицо выражало всё большее удовольствие.

Докурив, Эл немного приобрёл уверенность и начал выбираться из кокона уже напротив Доктора.

— Знаете, у меня ведь ни сразу после электрошоковой терапии отпала уверенность, и волнительность при общении с девушками. Был небольшой период, когда я эм, ну, в достаточно оригинальной манере познакомился с одной, и можно сказать, что, я, ну, влюбился. — Умолнкув на несколько секунд он зажмурился, ожидая осуждения, язвительных комментарий и других видов унижения. Но Доктор застыл, внимательно смотря на Эл. своими изумрудными глазами, прям как у Эл. Его глаза сочились ярким светом, который согревал и располагал к себе. Он не понимал почему, но внутреннее чутье подсказывало ему довериться. Эл. постоянно корил себя за то, что не решался на многое, никогда всерьез не думая этим заниматься. — Либо сейчас, либо никогда. Я уже просрал всё что мог, надо хотя бы тут попробовать — сказал про себя Эл.

— У меня был очередной дерьмовый перелёт. Больше мне не приходится надеяться на место Е в двадцать шестом ряду. Последние два месяца я полагаюсь только на случайное распределение — резко выдал Эл. И вновь принялся постукивать пальцами двух рук в такт колыбели Ньютона

— Могли бы вы рассказать почему перелёт ужасный и сколько вы уже перелетов совершили, раз два месяца выбираете случайные места? И почему вы вообще так часто летаете? — с удивлением спросил Ф.

— Сто двадцать перелетов. Сто двадцать чертовых перелетов за полгода! И всё из-за собственной неуверенности и сомнений, из-за одного не заданного вопроса. Меня уже в аэропортах узнаёт персонал и обращается по имени. Многих стюардесс я видел по десять или пятнадцать раз, каждую я знаю по имени, каждую я расспрашивал подробно, но они лишь отмахивались!

— Это крайне много. Вы не объяснили целей ваших частых путешествий и о чём или о ком вы расспрашивали стюардесс?

Молодой человек уже не мог себя сдерживать, на его лбу проступали маленькие капельки пота. От упорядоченного постукивания пальцами он перешёл к перекатыванию пуговицы от пиджака между пальцами. Интенсивность его покачиваний всё усиливалась. Устремив пустой, почти что безжизненный, взгляд к картине Виктора Олива «Пьющий абсент», к одной ее примечательной детали. Его крайне заинтересовала ситуация в которой пожилой и незатейливый официант идет напомнить одинокому посетителю, что заведение закрывает свои двери, который в это же время ведёт увлекательнейшую беседу со своей зеленой феей, со своей галлюцинацией.

Поняв, что доктор наседает на него своим сосредоточенным взглядом в ожидании ответа, Эл решился признаться.

— Я влюбился! — неожиданно для доктора и даже для самого себя прокричал он и замолк, снова забившись в свой плетёный кокон.

— Это ведь прекрасно! Я могу только поддержать вас в этом неимоверном порыве чувств, расскажите подробнее! — В увеселительно-бодрящем тоне сказал доктор.

— Самый обычный перелет из самого обычного аэропорта. Я приехал за два часа до вылета, с ручной кладью и небольшой, ободранной кожанной сумкой кофейного цвета. В ней лежали все мои краски, начиная с самых редких в моей коллекции, ультрамариновой, изготовленной из природного лазурита и той, по вине которой я печально известен общественности, а так же — Доктору показалось, что Эл может рассказывать часами о каждой краске и кисточке, к которой он даже еще не перешел. Всё это выливалось в нудное слайдшоу в его голове, потому что богатое воображение вырисовывало всё точь в точь в мелочах и он не стал молчать — Эл, я хотел бы опустить детали вашего багажа и все остальные, не относящиеся напрямую к вашей влюбленности. Если вам не трудно.

Эл немного опешил от такого заявления, впервые за годы замкнутости он только начал расскрываться, уже одна нога выкарабкалась из плена кокона. Ведь столько нерассказанных деталей, столько молчания и переваривания всей информации в себе, внутри злосчастного кокона личности. Он не хотел молчать, он хотел в духе Толстого описать небольшой дуб на подъезде к аэропорту монологом на полчаса. Внутренняя борьба начинала раздирать его. Зависнув на минуту, он наконец решил для себя, что расскажет основную суть.

— Док, как бы вам сказать, эта история отпечаталась в моей памяти клеймом и помню её я досконально. В каждой детали которая окружала меня в тот день и в те часы.

На протяжении последнего получаса Ф. наблюдал за тем, как его клиент эволюционировал с поразительным прогрессом. Из сухой и безжизненной пустыни, в глазах жалкого, одинокого и отчаянного художника, начали прорастать цветы в свете огня, что ярче тысячи солнц.