В качестве части этой кампании по борьбе с воображаемым привидением Левченко и его коллеги делали по приказаниям из Центра все что могли для сеяния недоверия между Японией и Соединенными Штатами и предотвращения сближения между Японией и Китаем. Одновременно им следовало проникать в японскую прессу, общественное мнение и партии оппозиции и создавать там просоветские лобби, но не вызывать при этом политических потрясений, потому что Москва была заинтересована в сохранении стабильной Японии, в которой она могла бы осуществлять свое влияние. Социалистическая партия "Кинга" являлась ключевым элементов в этом процессе, и до того как с "Кинга" сорвали маску, он, похоже, заработал миллионы йен тем, что, например, блокировал избрание в парламент прокитайских кандидатов и способствовал распространению в партии марксистской доктрины. Самой большой персональной услугой "Кинга" Кремлю было создание японо-советской парламентской ассоциации. Под зонтиков этой ассоциации осуществлялся частый обмен делегациями японских парламентариев и членов Верховного Совета СССР. Ассоциация также открывала хорошие возможности для ведения вербовочной работы КГБ. К концу 70-х ещё девять других влиятельных членов Социалистической партии попали в ту же сеть, в которой запутался "Кинг".
Самый крупный переполох в токийской резидентуре во времена Левченко случился 6 сентября 1970 года, когда старший лейтенант Виктор Беленко приземлился на своем перехватчике МИГ-25 на острове Хоккайдо и попросил американского политического убежища. В резидентуру тут же хлынул поток телеграмм из Центра с требованиями докладывать, какие сведения сообщил беглый летчик и что японские власти делают с самолетом, сверхсекретное электронное оборудование которого представляло большой интерес для американцев, произошло ли предусмотренной самоуничтожение этого оборудования. На следующий день резидентуре пришлось сообщить, что все сверхсекретные приборы в целости и сохранности и что их уже осматривают американские специалисты.
Тут в работу включилась служба активных мероприятий в Москве. Специальный курьер привез в Токио слезное письмо , написанное от имени жены Беленко, в котором она умоляла своего заблудшего мужа вернуться и положить конец страданиям семьи. Левченко было порученр протолкнуть это письмо в японскую прессу и подкрепить тем самым старания советских дипломатов, направленные на то, чтобы убедить японцев передать Беленко советской стороне. Левченко удалось сделать это через молодого журналиста при американском информационном агентстве, который горел желанием попасть в штат агентства на сенсационной истории. Но советская акция не удалась. Состоялась холодная встреча Беленко с советским офицером безопасности - в присутствии представителей японских полицейских властей. Беленко отверг все приманки, которые, как он прекрасно понимал, представляли собой смертный приговор, украшенный ленточками и бантиками. На встрече он повторил свою просьбу о предоставлении ему политического убежища в США, и японские власти передали Беленко в руки ЦРУ.
Потеряв летчика, Центр направил свои усилия на возвращение самолета. Была задействована вся сеть КГБ в Японии. Через советских "агентов влияния" японское правительство старались убедить, что для Японии унизительно быть пешкой в американских руках и ставить под угрозу будущее японо-советских отношений. В конце концов японцы разрешили американцам разобрать самолет и осмотреть его по кусочку, но не удовлетворили просьбу американцев испытать машину в воздухе. Так что все активные мероприятия в этом вопросе привели к скромному успеху. Однако Левченко исполнил свою партию хорошо, одиозного Пронникова отозвали к этому времени в Москву, и теперь все больше и больше заданий осуществлялось через него. Весьма важным в его работе было руководство с агентом "Аресом" - журналистом, завербованным лет десять назад. Этот агент оказался важным приобретением резидентуры: у него были ценные источники в японской контрразведке.
Внешне дела у Левченко шли благополучно, соответственно увеличивались и нагрузки. В начале 1979 года его поздравили с присвоением звания майора. Истинная картина была несколько иной.