— Сейчас скажу, когда эта мымра уйдет.
— Не покинете ли вы нас, мисс Бриггз?
Лаванда Бриггз гордо удалилась.
— Знаешь, Аларих, — сказала леди Констанс, — ты ведешь себя как свинья.
Герцог стукнул кулаком по столу, перевернув тем самым чернильницу, две фотографии и бокал с розой.
— Свинья! — воскликнул он. — Вот именно. О ней мы и поговорим.
Леди Констанс предпочла бы беседу о чернильнице, фотографиях и розе, но герцог не дал ей такой возможности.
— Свинья… Оставь ты эту чернильницу! Так вот, он помешался на своей свинье.
— Кто?
— Эмсворт, кто еще? Констанс, сколько раз тебе говорить, убери ее!
— Не кричи, Аларих.
— Почему? Свинья ему действует на мозги, сколько их там есть. Помнишь, он хотел, чтоб она участвовала в бегах?
— Я спрашивала. Он говорит, что не хотел.
— А я говорю, хотел! Сам слышал. В общем, он свихнулся…
— Нет!
— Вот как, нет? Так ты думаешь? Ну, послушай. Озеро знаешь?
— Конечно.
— Он там гулял.
— Почему ему там не гулять?
— Пускай гуляет. А ты скажи, зачем туда прыгать? В костюме, заметь.
— Что?!
— Прыгнул в костюме.
— Ну, знаешь!
— Чему ты удивляешься? Вот я — огорчился, да, но не удивился. Что еще делать, если все время возишься со свиньей? Свинью надо убрать. Конечно, здоровым он не станет, чудес не бывает, но все-таки хоть что-то… Чего ты сидишь? Действуй, действуй!
— Как?
— Найми кого-нибудь, чтобы убрали эту пакость.
— Аларих!
— А что еще? Он ее не продаст, я его сто раз просил. Я ему говорил: «Пожалуйста, вот тебе пятьсот фунтов за это сало». Я говорил: «Ты скажи, и я увезу этот шар к себе, за свой счет». Ни в какую! Что там, обидел меня! Одно слово, свихнулся.
— Зачем тебе свинья? Ты же их не держишь.
— Еще бы! Не такой я дурак. А вот за эту заплачу пятьсот фунтов.
— Ради Кларенса? — спросила потрясенная леди Констанс.
— Ну, знаешь! — обиделся герцог. — Я на ней много выручу. Есть один человек…
— О господи! Кто… А, Кларенс!
Лорд Эмсворт ворвался в комнату, дрожа, как камертон.
— Конни! — воскликнул он. — Сделай что-нибудь с этими мальчиками!
Леди Констанс обреченно вздохнула, утро выдалось трудное.
— С какими? Которые живут у озера?
— А? Да, да, да. Знаешь, что они творят? Прихожу я к ней, а один стоит у перил. Нет, кто ему позволил?! Стоит и качает у нее перед носом картофелиной на резинке. Она ее хочет съесть, а он убирает! У нее же испортится желудок! Нет, Конни, что-то надо сделать. Поймай его и накажи.
— Кларенс!
— Непременно. Надо его проучить!
— Кстати, — вмешался в их беседу герцог, — ты продашь мне эту дурацкую свинью? Дам шестьсот фунтов.
Лорд Эмсворт посмотрел на него. Глаза за пенсне горели. Сам Джордж Сирил Бурбон не знал такой ненависти к герцогам.
— Конечно, нет! Я тебе много раз говорил. Ни-за-что!
— Шестьсот фунтов.
— Зачем мне шестьсот фунтов? У меня куча денег, куча!
— Кларенс, — вмешалась теперь леди Констанс, — ты правда купался сегодня одетым?
— А? Э? Да, правда. Не успел раздеться. Это было бревно.
— Что было бревно?
— Мальчик.
— Какой?
— Ну, бревно. Однако мне некогда! — нетерпеливо сказал лорд Эмсворт и вышел, повторив в дверях, что надо что-то делать.
Герцог вздул кверху усы на несколько дюймов.
— Видела? То-то и оно. Совершенно спятил. В опасной фазе. Да, так один человек даст мне за свинью две тысячи. Когда-то я его знал. Тогда его звали Скунс. Скунс, а фамилия — Пайк. Потом стал издавать всякие газеты, получил титул. Ты его видела, лорд Тилбери. Он у тебя тут жил.
— Да, гостил немного. Галахад хорошо его знает. Мисс Бриггз у него служила.
— Какое мне дело до твоей Бриггз?
— Я просто вспомнила.
— Так не вспоминай. Теперь я все забыл. А, да! Встретил я его в клубе, сказал, что еду сюда, заговорил про свиней, он их разводит. С него станется! Разводит, и эту тушу полюбил с первого взгляда. Даст две тысячи.
— Как странно! Хорошо бы убедить Кларенса…
— Кто его будет убеждать? Я, что ли? Сама слышала. Тупик! Ни единого помощника, вот что у вас тут плохо. Нет, больше не приеду. Ничего, перебьетесь! Иду гулять. — И герцог пошел гулять.
Лорд Эмсворт не был агрессивен. Не был он и властен. Кроме сестры его Констанс, секретаря — Лаванды, сына — Фредерика и герцога, никто не вывел бы его из терпения. Так и просится слово «миролюбивый».
Однако юные христиане пронзили его доспех. Ярость росла, словно куст, опрысканный патентованным средством, способствующим росту.
Цилиндр — бог с ним, мальчику нелегко удержаться, когда булочка под рукой; не хочешь, а бросишь. Смех, встретивший его по выходе из озера, очень неприятен, но он и тут справился. Но нельзя же, честное слово, подвергать испытанию нежное пищеварение Императрицы! Вот это смердит до небес. И если небеса не раскачаются, не ответят, должен ответить кто-то другой, скорее всего — Икенхем. По всей вероятности, тот уже придумал, как именно.
Покинув леди Констанс, девятый граф побежал к гамаку и рассказал о новой беде. Лорд Икенхем реагировал правильно. Там, где менее глубокий человек засмеялся бы, он остался серьезен, усом не дрогнул.
— Картофелину? — переспросил он, хмурясь.
— Большую.
— На резинке?
— На резинке.
— И забрал обратно?