Перелистывая годы

– А я должна была узнать у врача. Про всех все узнать!

– Вот теперь и узнаете. Опыт требует жертв… Вы мне поверьте.

– Но не таких!

– Если б мы знали, где упадем… подстелили б соломку. Это старая истина. Вот вспомнилось мне сегодня…

Нет, я не собиралась учить Алену на своем горестном опыте. Просто я хотела этим опытом утешить ее. И начала рассказывать про мужа, про Володю, про Ваню Белова.

Мужчины оглядывались на нас. Я стала говорить тише. А они продолжали оглядываться.

Вернувшись домой, я написала письмо Володе и Клаве. Телеграмму посылать я не стала. Да и в письме обо всем рассказала очень спокойно, умолчав о смертельной опасности, которая грозила нам всем. Я давно сделала для себя правилом: не заставлять других переживать то, что могу пережить сама… Тем более когда речь шла о буре, которая уже пронеслась.

Стремясь поменьше писать о болезни Елизаветы, я сосредоточила внимание на Ване Белове.

«Да, была не права, – писала я сыну. – Но как и ты мог забыть о нем? Хоть мы и уехали на другой конец города!..»

В ответ на письмо прилетела Клава.

Она подробно рассказала, как Володя переживал весть о болезни Елизаветы. И мои упреки по поводу Вани Белова… О своих переживаниях Клава не говорила, поскольку мне было ясно, что она, как всегда, разделяла Володины чувства. К этому я привыкла.

Услышав о какой-нибудь неприятности, Клава сразу начинала искать глазами Володю. Даже если он был в другом городе… «Не пора ли мужчиною стать?» – спрашивала я прежде у сына. Клавина беззащитность заставила его стать защитником, а значит, мужчиной.

«Мы с Володей…» – так чаще всего начинала она. Если же говорила, к примеру: «Володя очень устал и мечтает о юге!», я понимала, что и она тоже нуждается в отдыхе. Она не умела уставать, отдыхать и всерьез задумываться одна… без участия мужа.

С годами она даже стала чуть заметно припадать на правую ногу. Потому что так ходил он.

Иногда мне казалось, что мой сын более дорог ей, чем моя внучка. И как ни странно, меня это радовало… Внучка, ее жизнь, ее будущее были теперь основной и наверняка последней целью моей жизни.

В тот час, когда эта главная цель была в смертельной опасности, ко мне пришел Ваня Белов. И не только потому, что его имя и фамилия совпали с именем и фамилией хирурга. А и потому, что он был рожден приходить к людям в такие именно часы и минуты.

Я все-таки раскрыла некоторые подробности болезни и операции. «Клава обязана о них знать: вдруг что-нибудь подобное повторится… Когда меня рядом уже не будет…» – подумала я.

Она обернулась, как бы ища Володю… Но его не нашла – и тогда разрыдалась у меня на плече.

– Что могло быть? Что могло быть?! – прошептала она.

И помчалась в больницу.

А я распечатала Володино письмо, которое она привезла. Письмо было длинное. Он волновался об Елизавете. А дальше писал: «И я, мама, вспомнил о Ване. Все вспомнил! Даже то, чего ты не знаешь. Ваня просил меня никогда не раскрывать эту тайну. Но прошло больше двадцати лет… И сейчас, за давностью срока, можно сознаться. Математичку-то запер я! Это получилось как бы само собой. Я заглянул тогда в щелку… Вижу, она перед зеркалом прихорашивается, а больше никого нет. Просто не понимаю, честное слово, как моя рука повернула ключ. Очень я математики, наверно, боялся. Потом Ваня стал убеждать меня: «Ты – сын классной руководительницы и запирать учителей не имеешь права!» Я поверил ему. А после, честное слово, терзался. Поэтому, может, и звонить ему перестал. Ну а потом уж мы переехали… Когда я вернусь, мы обязательно найдем его!»

Значит, Ваня снова принял на себя чужую вину?

Я была уверена: он поступал так вовсе не потому, что решил сделать самопожертвование как бы своей профессией. Сеньке грозило второгодничество, а мне (именно мне!) позор на всю школу, – и он, как хирург, должен был не раздумывать, а спасать. Он, которого я считала своим злым гением…

Но почему же в тот раз, когда речь шла о Голубкине, я не дала себя обмануть: я знала, что Ваня заслонил Сеньку собой. А тут я поверила… Хотя всем было известно, что Ваня Белов – математик и ему незачем было запирать Ирину Григорьевну. Сперва Володя позволил себя убедить… А затем и я тоже. Неужели человек стремится все на свете осознавать с позиций своих интересов? Нет, нет… Ваня Белов это опровергает.

Я не стану ждать возвращения сына. Я сама найду Ваню. Сама!..

6

Переулок, где когда-то учились Володя и Ваня, трудно было узнать. Новые дома молодцевато поглядывали на невысокие старые здания. Мне казалось, что я пришла в семью, некогда мне очень близкую, с которой я не виделась десятилетия и в которой все изменилось: дети выросли, появились внуки, и лишь самые старые члены семейства напоминали о былом. Но они-то и были мне дороги…

Таким старым членом семьи казался мне Ванин дом, что стоял прямо напротив школы, через дорогу. Он сохранился, к счастью. Мимо него шли с уроков ребята. Мальчишки, как во все времена, проявляли храбрость и остроумие, а девочки делали вид, что этого не замечают.

Беловы жили на первом этаже. Я хорошо помнила.