То обстоятельство, что пораженное судно и автор это действа оказались отброшены друг от друга, вполне возможно, спасло призовую команду от верной смерти. В следующую секунду с подорвавшего пароход суденышка без какой-либо вспышки взлетели несколько продолговатых предметов, тяжело плюхнувшихся в воду вдоль борта от носа до самой трубы с минимальным недолетом. Их старт сопровождался непонятными сухими щелчками. Один из метательных снарядов раскололся от удара о борт и со странным тягучим всплеском упал в воду, после чего вокруг сразу запахло керосином. Остальные быстро всплыли совсем рядом. Сразу стало видно, что это обыкновенные деревянные бочки. А в следующую секунду вся несуразная древняя колесная посудина вспыхнула, как огромный факел.
Столб пламени моментально встал выше мачты, буквально слизнув с нее белое длинное полотнище с ярко-красными иероглифами. Лицо лейтенанта обдало жаром, и он невольно отвернулся, закрываясь рукавом тужурки. Когда выглянул снова, пламя уже лизало борт его парохода в том месте, где разбился один из бочонков с керосином. Краска вздувалась пузырями, но живучести это точно не угрожало. А палуба под ногами начала заметно крениться и дрожать. Со стороны носовых трюмов докатился звук ломающегося дерева, глухих тяжелых металлических ударов, стального скрежета и визга.
Толстой глянул на палубу, где опять пытались встать на ноги его контуженные уже по второму разу матросы, и как мог громко крикнул: «Пробоина в носу! Водяная тревога!», сам бросился вниз по трапу, выхватив из гнезда фонарь. На пока совершенно незнакомом корабле было трудно ориентироваться, да еще и в полной темноте, так что добраться до поврежденного отсека быстро не удалось. Все время, пока бежали туда, палуба под ногами мелко вибрировала, а из потрохов слышался скрежет и лязг сминаемого и рвущегося железа, почти полностью заглушавший треск раздавливаемого дерева.
Пробоина оказалась небольшой и находилась в самом носу под якорным клюзом, так что затопления, в принципе, можно было избежать даже и с такой небольшой командой, удержав судно на плаву. Но от сотрясений сбило распорки и прочие крепежи груза, из-за чего стальные листы и отливки в носовых трюмах съехали к правому борту. Начавшееся затопление носовых отсеков быстро увеличило образовавшийся крен, и груз окончательно рухнул вправо, оборвав остававшиеся еще целыми крепления и размолов в щепу бревна распорок. При этом пароход резко прилег набок, рывком погрузившись правым бортом по палубу. Из-за этого ушли под воду выбитые взрывами иллюминаторы.
Хлынувшая в них вода начала быстро заливать жилую палубу, распространяясь в нос и корму, почти сразу устремившись вниз, в трюмы, кочегарку и машинное отделение, откуда пришлось срочно вызвать людей, стравить оставшийся пар из котла и начать полную эвакуацию экипажа. Под продолжающийся лязг и грохот рушившихся грузов и механизмов пароход заваливался все сильнее.
Поскольку спустить уцелевшую шлюпку уже было невозможно, бросали в воду все, что могло плыть, и прыгали сами. Стрелки, четверо из которых оказались ранены, все еще не расставались со своими винтовками. Для них соорудили плот, связав вместе несколько деревянных настилов из судовой бани и привязав к доскам оружие, завернутое в парусину. Раненых тоже привязали к другому импровизированному плоту, наспех собранному из весел и обломков разбитой шлюпки и ее сухих ящиков. Лейтенант Толстой, пересчитав по головам свой эрзац-экипаж, покинул судно последним, просто сойдя в воду по вставшему почти горизонтально борту.
Уже гребя вместе со всеми к далекому силуэту «Светланы», он отметил, что грохот канонады, гулко отдававшийся до этого в его контуженой и ушибленной голове, внезапно прекратился. Еще светились в небе за спиной многочисленные ракеты, мелькали прожекторные лучи и слышались какие-то трескучие щелчки. Но он не мог точно сказать, была это отдаленная стрельба, или так щелкает у него в ушах. Довольно скоро самого лейтенанта и его людей подобрали шлюпки.
Потом, по его категорическому требованию, еще какое-то время искали плотик со спасенными с тонущего парохода винтовками, потерянный из-за оборвавшегося линя, перетершегося о зазубренную щепу шлюпочного обломка. Но, так и не найдя его, по сигналу с «Богатыря» спешно ушли к берегу, изо всех сил налегая на весла.
Уже светало, и густой туман с пролива затягивало в саму бухту. А где-то за ним, то ли дальше к западу, то ли немного южнее, толком было не разобрать из-за отголосков эха, шедших от мыса Саозаки, часто стреляли из чего-то мелкого и скорострельного. Под берегом периодически тревожно взвывали катерные сирены, на крейсерах часто мельтешили флажки семафоров. С сопок вокруг настороженно мигали гелиографы. Все в Окочи потрясенно ждали нового нашествия, боясь поверить, что его первая волна все же отступила, хотя бы на время.
Глава 9