Перелом

Последний раз Алессандро видел мать, когда ему исполнилось шесть лет. Между ней и отцом разразился дикий скандал, который, как ему показалось, не прекращался много дней подряд. Алессандро сказал, что ему было страшно, так как родители не могли успокоиться, а он не понимал, в чем дело. Мать яростно накидывалась на отца, выкрикивая одно только слово, и он запомнил его на всю жизнь, хотя долгие годы не понимал, что оно значит. Стерильный. Его отец был стерильным. После рождения Алессандро он чем-то заболел, и мать все время дразнила и попрекала его этим. Он не помнил ее лица, только голос, которым она разговаривала с отцом, каждую свою фразу начиная со слов:

«После твоей болезни...»

Алессандро признался, что никогда не расспрашивал отца. Задавать ему вопросы на эту тему было невозможно.

Я подумал, что болезненное отношение к Алессандро, единственному ребенку, объяснялось тем, что у Энсо не могло больше быть детей, а так как Энсо был преступником, то есть человеком ненормальным, его любовь к сыну приняла уродливую форму.

Когда успехи Алессандро нельзя было больше назвать случайными, Этти довольно резко изменила отношение к нему, а о Маргарет и говорить не приходилось. В течение четырех дней мы работали в мирной обстановке, что при первом знакомстве с молодым Ривера казалось таким же нереальным, как снег в Сингапуре.

Но это продолжалось только четыре дня. Затем Алессандро явился утром и, глядя на меня чуть ли не со страхом, сказал, что его отец прибывает в Англию. Прилетает сегодня днем. В голосе его не слышалось радости.

Глава 13

Энсо остановился в «Форбэри Инн», и уже на следующий день после его приезда в поведении Алессандро произошла явная перемена. Он отказался поехать в Эпсом на моей машине: его отвезет Карло.

— Ну, конечно, — спокойно ответил я, и мне показалось, что Алессандро хочет как-то объяснить свое поведение... извиниться, в конце концов, но преданность отцу сильно ему мешает. Я печально улыбнулся и добавил:

— Если когда-нибудь надумаете, можете опять поехать со мной.

Что-то мелькнуло в его черных глазах, но он быстро отвернулся и, не отвечая, направился к «Мерседесу», а когда мы прибыли в Эпсом, я увидел, что вместе с ним из машины вылезает Энсо.

Энсо поджидал меня у весовой: безобидный толстяк невысокого роста, наслаждающийся апрельским солнышком. Без пистолета с глушителем. Без гангстеров в резиновых масках. Без веревок, стягивавших мне руки, и шприца с промазином. И тем не менее у меня по спине пробежали мурашки.

Энсо держал в руке мое письмо, и враждебный взгляд, который он бросил на меня из-под набрякших век, превзошел бы любой взгляд из богатой коллекции Алессандро.

— Ты нарушил мои инструкции, — сказал он голосом, от которого и не такие смельчаки, как я, бежали куда глаза глядят. — Я сказал тебе, что Алессандро должен заменить Томми Хойлэйка. Я вижу, что этого не произошло. Ты даешь моему сыну какие-то крохи. Ты это исправишь.

— Алессандро, — ответил я, стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение, — предоставлялось значительно больше возможностей, чем обычным ученикам за первые шесть месяцев.

Глаза Энсо сверкнули подобно прожектору в тысячу киловатт.

— Ты не будешь разговаривать со мной в таком тоне. Ты сделаешь то, что я тебе говорю. Ты понял? Я не потерплю постоянного нарушения моих инструкций.

Я задумался. В ту ночь, когда меня похитили, он разговаривал очень расчетливо и хладнокровно, но сейчас, казалось, его пожирал какой-то внутренний огонь. От этого Энсо не становился менее опасным. Скорее наоборот.

— Сегодня днем Алессандро участвует в скачках с препятствиями на очень хорошей лошади.

— Он говорит, эти скачки не важны. Он говорит, что важно выиграть большой приз Метрополии. Он должен участвовать в этих скачках.

— Он вам сам сказал? — с любопытством спросил я, потому что на эти скачки мы заявили Движение, и даже Томми Хойлэйк не слишком радовался предстоящему событию.

— Конечно, — очень уверенно заявил Энсо, но я ему не поверил. Видимо, он просто вынудил Алессандро сделать подобное заявление.

— Боюсь, не удастся уговорить владельца, — ответил я, стараясь, чтобы сожаление в моем голосе прозвучало как можно искреннее. — Он настаивает на Томми Хойлэйке. Он непреклонен.

Энсо запыхтел, но отказался бороться за проигранное дело.

— В будущем ты приложишь больше стараний, — произнес он. — Сегодня я тебя прощаю. Но не может быть никаких сомнений, даже тени сомнения, что Алессандро будет участвовать в скачках на приз в две тысячи гиней. На этой твоей лошади. Архангеле. На следующей неделе он сядет на Архангела. Ты меня понял? На Архангела.