Перелом. От Брежнева к Горбачеву

— Слышали, что Любимов из театра на Таганке отмочил в Лондоне? Его пригласили в советское посольство ознакомиться с важным сообщением из ЦК, а он послал всех куда подальше. Не иначе, как сбежать вздумал. Сегодня этот вопрос на Политбюро обсуждаться будет...

— Знаю я эту историю, -холодно отрезал Огарков. — Вы же его сами спровоцировали на это. Любимов был на репетиции, а в этот момент он, как шаман, — ничего не видит, ничего не слышит — колдует. Тут к нему подходит ваш человек и предлагает срочно явиться в посольство. Разумеется, Любимов послал его куда надо и правильно сделал: зачем такая спешка и чрезвычайщина? А теперь вы дело ему шьете ...

В этот момент нас с Огарковым позвали в зал заседаний Политбюро. Там было всё так же и всё те же, как две недели назад. Только приглашенных  прибавилось. Они заняли практически все столы и стулья, стоящие вдоль стен. Докладывал столь важный вопрос первый заместитель министра иностранных дел Г.М. Корниенко. Его сообщение было кратким и заняло не больше двух минут. Однако ничего нового он не сообщил, а изложил первые три абзаца директив, которые и так лежали перед членами Политбюро.

Суть их: в Хельсинки предстоит острая борьба, как сформулировать повестку дня Стокгольмской конференции. США и НАТО будут выдвигать предложения направленные на раскрытие военной деятельности Советского Союза. А мы имеем в виду поставить в центр внимания заключение договора о неприменении силы между НАТО и ОВД. Но это не исключает постановку нами некоторых конкретных мер по укреплению доверия.

А венчало его выступление фраза, которая являлась как бы политическим стержнем всей линии поведения на предстоящий год.

— «Конференция в Стокгольме начнет свою работу сразу же вслед за размещением американских ракет средней дальности в Европе. А это значит, что она начнется под звон фанфар западной пропаганды о том, что никаких существенных изменений в отношениях Восток— Запад не происходит и свидетельство тому — созыв конференции. Здесь нужно держать ухо востро, и этот звон придется приглушать соответствующим образом».

Каким — нигде не уточнялось. Но тут же откликнулся министр обороны Устинов:

— Эту работу нужно начинать значительно раньше — с первых же дней подготовительной встречи в Хельсинки.

Никто возражать не стал. Тогда подал голос Секретарь ЦК Б.Н. Пономарев:

— Имеется ли в виду информировать соцстраны о нашей позиции? – вкрадчиво спросил он.

Это он спрашивал по каждому поводу, демонстрируя, что свято блюдет интересы союзников по Варшавскому договору. Корниенко четко ответил — да, социалистические страны будут информированы. На этом обсуждение директив на Политбюро закончилось.

Вот с такими указаниями я отправился в Хельсинки на Подготовительную встречу.

ТРУДНАЯ ДОРОГА В ХЕЛЬСИНКИ

А над Европой той осенью сгущались черные тучи. Конфликт из— за ракет средней дальности казался неизбежным. Москва начала громкую пропагандистскую кампанию, стараясь изо всех сил  показать Америке, всему миру и напуганной Европе, что Рейган — не тот президент, с кем Советский Союз может иметь дело.

Но в фокусе советской политики были не США, а ФРГ. В бундестаге в конце ноября должно cостояться голосование размещать или нет американские Першинги в Западной Германии. Удержать ФРГ от этого рокового шага — вот главная задача советской политики той осенью.

На этом мрачном фоне Конференция по мерам доверия трудно вписывалась в планы и замыслы советского руководства. Когда на встрече в Вене 16 октября 1983 года Геншер прервал долгий монолог Громыко о необходимости предотвратить размещение американских ракет в Европе и спросил, как Советский Союз относится к мерам доверия, советский министр поначалу даже несколько смешался, что с ним случалось крайне редко.