Перелом. Сборник статей о справедливости традиции

Само понятие абсурдно. Хороший пример этой абсурдности – история таких политиков, как Владимир Рыжков. Когда-то он был заместителем руководителя партии «Наш дом – Россия», то есть партии власти. А теперь он жёсткий оппозиционер. При этом взгляды Рыжкова, которые он излагает в лекциях и выступлениях, не менялись. Не менялась и власть: страной управляет та же политическая сила, но под новым названием – не «Наш дом – Россия», а «Единая Россия». Чем «Единая Россия» отличается от партии «Наш дом – Россия» в плане идеологии? Ничем. Тогда непонятно, почему раньше у Владимира Рыжкова не было проблем с властью, а теперь он ходит на митинги оппозиции. Возможно, всё дело в статусе: когда ты в руководстве партии, ты лоялист, как только вышел из него – уже оппозиционер. А если посмотреть, как эти «партии» голосуют, как ими манипулируют хозяева властного ресурса, картина станет ещё интереснее.

Подобные издержки партийного парламентаризма мы наблюдаем постоянно. Публицисты в данном случае используют выражение «политические спекуляции», но на самом деле это не метафора. Это выражение можно понимать вполне буквально. Смена политических брендов и спекуляция политическими идеями напоминает финансовые спекуляции в экономике. В экономике надуваются финансовые пузыри, не обеспеченные товарной массой, и в конце концов лопаются, обрушивая рынок и ударяя по реальному сектору экономики. Экономика стагнирует, а в это время правительство усердно «спасает» банки, то есть накачивает их деньгами, фактически изъятыми у населения при помощи инфляции.

Таков процесс виртуализации экономики. Похожим образом происходит виртуализация политики. Политические программы играют роль финансовых пузырей и «пустых» ценных бумаг. Так называемый партийный ребрендинг напоминает выпуск акций-деривативов. Рано или поздно неизбежен политический коллапс и скатывание либо к хаосу, либо к жёсткому диктату.

Сегодня мы наблюдаем глубокий кризис партийного представительства. Многопартийная демократия не действует. Новые идейные платформы не возникают. Наполнить теоретическую конструкцию многопартийности нечем. И это при наличии сетевых возможностей, которых не было в конце 1980‑х – начале 1990‑х годов.

Площадка есть, свобода есть, а больше ничего нет. Причина очевидна: система себя исчерпала.

Причём на Западе система устарела прежде, чем начала работать в России. Но поскольку в последние годы Европа и Америка развивались в экономическом плане достаточно стабильно, им трудно отказаться от внешних проявлений партийной борьбы вот так сразу. Это кажется крайне неудобным и политически не вполне приличным.

Россия находится в несколько ином положении. У нас традиции партийной демократии не устарели – их просто-напросто не успели создать. И, похоже, есть большие проблемы с их возникновением. Все мы знаем и о разгоне первой дореволюционной Думы и о расстреле парламента в 1993‑м…

У меня возникает вопрос: а зачем навязывать в России то, что уже перестало работать в Западной Европе и вскоре станет достоянием истории? Просто из уважения к традициям? Но у нас тут не музей, а набор проблем, которые ждут решения. И мы, наверное, хотим идти в ногу с историей, а не плестись в хвосте мировых событий. Тем не менее политическая жизнь не может прекратиться. И поскольку принцип многопартийности со всей очевидностью вступил в период отмирания, необходимо создавать что-то взамен. Но что именно?

Вернёмся к простейшей аксиоме: парламент – это место для дискуссий и борьбы мнений. Поэтому в нём должны быть представлены альтернативные точки зрения, разные платформы. Сторонники этих точек зрения собираются не только для того, чтобы спорить, иначе это был бы клуб или Гайд-парк. Их дело – представлять интересы различных групп граждан, а не просто упражняться в риторике.

Необходима реальная, а не словесная конкуренция политических идей и лидеров. И такую конкуренцию вполне можно обеспечить на внепартийной основе. Но как именно должен строиться такой внепартийный парламент?

Чтобы ответить на этот вопрос, на минуту оглянемся назад, на исторические условия возникновения многопартийности. Это нужно для того, чтобы понимать, от чего и с какой целью мы отказываемся.

Как бы ни хотелось верить в альтруизм, не он движет историей. И многопартийные избирательные системы возникли не потому, что аристократия однажды решила отказаться от власти в пользу народа. Нет, избирательное право завоёвывалось и распространялось постепенно, сверху вниз, от более узкого круга людей ко все более широкому. Партийные системы сложились тогда, когда избирательным правом обладали самые знатные и обеспеченные. Потом помимо аристократии правящий класс стал включать в себя кого-то ещё, но не всех. А вот исходные принципы партийной организации почти не менялись и автоматически наложились на всех избирателей страны.