Переломленная судьба

— Ван Чанчи, ты прямо как забродивший к утру рис. Дважды прокрутив эту гадину Линь Цзябая через свой мозг, ты сделал из него приличного человека. Как это понимать? Если бы ты снова метнулся к началу твоих рассуждений, я бы чувствовал себя спокойнее. Не думал, что ты покоришься всего за каких-то два присеста, оказывается, тебе это сделать быстрее, чем посрать? Ты все еще тот, прежний, Ван Чанчи?

— А с чего мне оставаться прежним? Неужели я недостаточно стреляный воробей?

— Но ведь нельзя же переходить черту. Где твоя совесть? Где твой хребет? Если тебе не нужен даже собственный ребенок, на что ты вообще надеешься в этой жизни?

— Именно для того, чтобы хоть какая-то надежда у меня появилась, я и хочу отдать сына в другую семью. Если же он останется со мной, все надежды тут же рухнут.

— Но нельзя же отдавать его врагу.

— А он враг?

— Разумеется. По крайней мере, нет никого другого, кого бы ты ненавидел так сильно…»

Как-то раз после обеда, когда Ван Чанчи, опустив голову, лакировал мебель в доме у Фанов, туда неожиданно пришел Линь Цзябай. На секунду их взгляды пересеклись, Линь Цзябай его не признал. «Скорее всего, — подумал Ван Чанчи, — это потому, что на мне надета маска. А может, он меня и правда не помнит. Я падал на его машину, инсценировал на его стройплощадке попытку суицида, создавал вокруг себя всяческую шумиху, а он меня даже не запомнил, все мои усилия и правда ничего не стоили», — размышлял Ван Чанчи, остро ощущая свою ничтожность. Между тем Линь Цзябай повернулся в сторону спальни и крикнул: «Мама, я принес двух фазанов». — «Оставь на кухне», — ответила Лу Шаньшань. Только тогда Ван Чанчи заметил, что Линь Цзябай держит в руках двух общипанных фазанов. Из-за пережитого потрясения Ван Чанчи перестал что-либо замечать. «Как будете готовить: варить или жарить?» — уточнил Линь Цзябай. «Жарить», — ответила ему Лу Шаньшань. Тогда Линь Цзябай прошел на кухню, взял одного из фазанов, разделал его на куски и по всем правилам замариновал. Вторую птицу он положил в морозильную камеру. «Какой хороший зять, — подумал про себя Ван Чанчи, — сможет ли он быть таким же хорошим отцом?» И пока Линь Цзябай не ушел, Ван Чанчи так и продолжал мучиться этим вопросом. Взывая к Будде, он снова загадал: «Если мне удастся узнать адрес Линь Цзябая без всяких помех, то я отдам Дачжи, если же на этом пути я встречу преграды, значит, Всевышний хочет оставить Дачжи со мной».

На этот раз загаданное сбылось не сразу. Выполнив положенный объем работ, Ван Чанчи получил вознаграждение, так что причин задерживаться в этом доме у него уже не осталось. Когда он уходил, его даже пошатывало — так велико было ощущение полного провала. Он даже попрекал Всевышнего, что тот бросил его на полпути и не помог до конца. Как говорится, убил курицу не с первого удара. Однако мириться с этим Ван Чанчи никак не хотел, в его кармане осталась призрачная ниточка надежды. То была фотография, совместный снимок Линь Цзябая и Фан Чжичжи, сидевших на каком-то балконе. Балкон был очень широким, на нем спокойно помещался круглый столик, сервированный двумя чашками чая или кофе. Фан Чжичжи пристроилась на коленях у сидевшего на стуле Линь Цзябая. Тот держал ее в своих объятиях, да так крепко, что грудь Фан Чжичжи неестественно сместилась наверх. Линь Цзябай сидел в шортах, Фан Чжичжи — в пижаме, они смотрели в объектив и смеялись во весь рот. Поскольку камера была направлена на них сверху, то в кадр попали росшие под балконом деревья, а также расположенная поодаль спортивная площадка с беговыми дорожками. Судя по размеру деревьев, можно было заключить, что балкон, на котором они сидели, находился примерно на уровне пятого-шестого этажа.