Переломленная судьба

На следующий день Ван Чанчи пришел в Сицзянский университет и нашел ту самую спортивную площадку. Осмотревшись вокруг, он заметил, что рядом с площадкой стоят несколько невысоких домов. Судя по ракурсу, с которого было сделано фото, вполне можно было догадаться, где именно находился дом с балконом Линь Цзябая и Фан Чжичжи. Этот дом стоял за пределами кампуса, его опоясывали балконы, одна часть которых выходила на спортплощадку, а другая — на реку Сицзян. Ближе к вечеру Ван Чанчи неподалеку от того места устроил засаду, и в результате выследил Фан Чжичжи, которая возвращалась с работы домой. Она поднялась до пятого этажа и там наконец остановилась. Потом Ван Чанчи услышал, как она вытащила ключи, открыла и закрыла дверь, и это подействовало на него одуряюще. После он еще долго смотрел на этот балкон издали, в душе все еще сомневаясь. Ведь в своем обращении ко Всевышнему он ставил условие, что адрес Линь Цзябая получит без всяких усилий, а тут ему все-таки пришлось проявить смекалку. Не будет ли это означать, что он пошел наперекор воле Неба? «Не будет, — успокаивал он себя, — разве это не проще простого, добыть адрес при помощи фотографии? Сложно — это если бы я, как в прошлый раз, преследуя Фан Чжичжи, постоянно терял ее из вида; или если бы случилось что-то нехорошее, к примеру, меня бы обнаружили или забили бы тревогу, или если бы меня в момент преследования сбила машина, или если бы мои поиски продолжались около полумесяца и при этом не дали никакого результата». Чем больше Ван Чанчи размышлял об этом, тем больше утверждался в мысли, что такова воля Неба. Поэтому он загадал еще одно желание, поставив перед Буддой условие, чтобы по пути к дому Линь Цзябая Дачжи не расплакался.

54

— Я могу поклясться перед Небесами, что Дачжи точно не плакал, — проговорил Ван Чанчи.

Но Сяовэнь не верила и, вооружившись кухонным ножом, требовала, чтобы Ван Чанчи показал дорогу к сыну.

— Когда Дачжи уснул, я взял его из кроватки, — объяснял Ван Чанчи, сопровождая слова соответствующими телодвижениями, — вот так вот взял и подошел к порогу. Я задумал, что если Дачжи заплачет, я тотчас верну его на место, а если нет — пойду дальше. Я простоял у дверей минут пять, но Дачжи не издал ни малейшего звука, точно дал свое молчаливое согласие. Тогда я переступил через порог и, все так же прижимая его к себе, спустился по лестнице, после чего дошел до угла дома… Здесь темно, видимо, какой-то хулиган разбил фонарь… эй!.. здесь ступенька. Да осторожней же ты, не оступись, а то еще поранишься своим ножом. Ты, конечно, извини, но будет лучше, если нож ты все-таки уберешь, иначе оно как-то неспокойно. Честно говоря, если бы ты сейчас была без ножа, я бы с удовольствием отвел тебя к Дачжи. И сделал бы это не потому, что у тебя нож, а потому, что и сам не могу без Дачжи. Впрочем, что мне твой нож? Ну, пырнешь ты меня или вовсе зарежешь, для чего вообще жить, если даже ребенок мне оказался не нужен? Ладно, ладно, не буду больше болтать, пойдем дальше. Постой, дай-ка подумать. Похоже, именно здесь я остановился и стоял целых пять минут, вот на этом самом месте. Я не хотел, чтобы меня заметил хозяин мелочной лавки Лао Сюй, поэтому спрятался, где потемнее. Ветер тут завывал, как в трубу, рядом громыхали машины, но Дачжи так и не заплакал. Раньше, едва я подходил к дороге, Дачжи, как бы хорошо он ни спал, все равно всегда просыпался и устраивал ор. Но в тот вечер он даже не пикнул, лишь тихонечко посапывал, словно читая мои мысли. Поскольку он не плакал, я продолжал идти вперед, пока не дошел до остановки. Смотри, здесь каких только автобусов не ходит: и двадцать второй, и тридцать второй, и девятнадцатый, и седьмой. Я тогда еще подумал, что сяду на любой, который подойдет первым. Пока я так думал, пришел автобус, я даже не посмотрел на его номер, просто взял и, прижимая к себе Дачжи, вошел в него.

— И все-таки, что это был за номер? — спросила Сяовэнь.

Уверившись, что нож она уже спрятала, Ван Чанчи хлопнул себя по лбу и признался:

— Мне никак не вспомнить.

Сяовэнь потянулась к заплечной сумке, собираясь снова вытащить нож. Ван Чанчи тут же ойкнул и произнес:

— Седьмой! Я вспомнил — это был номер семь.

Они стояли и вертели головами, высматривая нужный автобус. Уже прошел тридцать второй, потом девятнадцатый и, наконец, подошел седьмой. Они зашли внутрь. Прямо как в тот поздний вечер, некоторые места в автобусе пустовали.

— Я сел на пятый ряд, вот на это самое место, и тут же в моей голове словно выстрелила цифра «пять». Я еще поду мал тогда, что это знак сойти именно на пятой остановке.