Перемена

— Приказами, ха-ха-ха, вроде этих донецких? Это можно. У меня в канцелярии пишут, поди, каждый день по приказу. А ну-ка, попробую я по-своему, по-простецки, истинной русскою речью. Заполнили у нас, мои милые, эсперантисты газету. Книга, которая нынче печатается, черт ее разбери что за книга. По букве судя, будто русская, даже иной раз духовная, про бога и черта. А как начнешь читать — эсперанто, убейте меня, эсперанто. Слова такие неласковые, пятиаршинные: антропософия, мораториум, рентгенизация; прочтешь, так словно пальцем в печенку тебя. А газеты и того хуже. Как-то я подзанялся статистикой у себя в кабинете, со старшиной дворянского клуба, Воейковым. Люди оба начитанные, с образованием. Ну и высчитали, что у нас на всю империю русских газет, кроме «Нового времени», нет: все издаются сплошным инородцем. Вот каково было дело до революции. Судите же, что стало ныне!

— Так вы бы решились, ваш-превосходительство, в форме приказов!

И Граков решился.

Вышел как-то, с чеченцем-охранником в двух шагах от себя, прогуляться по улицам, отечески поглядеть на осеннюю просинь да спознать в бакалейных, какова нынче будет икорка, и удивился: прямо против него, из подъезда гостиницы «Мавританской» глядел на него человек не последней наружности. Глядел вот так просто и прямо, как смотрят иной раз убитые зайцы, висящие за хвосты в зеленных, или кролики на прилавке — ничуть не смущаясь, пристально, как говорится, с апломбом. Конечно, был генерал в своем инкогнитном виде и даже чеченца пустил за собой в отдалении, но у него на лице есть же нечто! К тому же был вывешен в фотографии Овчаренко его портрет поясной со всеми регалиями. Как же можно этак уставиться на генерала посреди улицы? Отвел градоначальник глаза, размышляет:

«Кто бы такой? Из себя благородный и не штафирка. Близорук я, а вижу, что на плечах николаевская шинель. Бакенбарды… Скажите пожалуйста, в России живем, а тоже отпускает иной английские бакенбарды неведомо с какой стати. Погляжу вдругорядь».

Поднял глаза — тьфу! Как бомбометатель или переодетый Бакунин, глядит на него из подъезда гостиницы «Мавританской» в упор внушительный и не последнего вида мужчина. Грудь колесом, как лошадиные бедра, два-три ордена (не разберешь издали), пышнейшие баки и этакий бычий взгляд, круглоглазый, остервенело-спокойный. Не гипнотизер ли заезжий из Константинополя, как-нибудь примостившийся к транспорту пуговиц для Добровольческой армии?

Градоначальник, мановеньем бровей наведя на лицо начальственный окрик, перешел тротуар и на ходу мимо подъезда гостиницы «Мавританской» отрывисто бросил:

— Кто таков?

— Проходи, — спокойно ответил неизвестный мужчина, — чего лупишь глаза? Много вас тут цельный день охаживают подъезды.

— Ваш-прывосходытельства, ваш-прывосходытельства, — шепнул чеченец градоначальнику, стремительно его догоняя. — Этта швыцар, швыцар гостиницы, прастой швыцар.

Успокоился градоначальник, размотал с шеи гарусный шарф, отдышался. И тут, поблизости от бакалейных рядов, осенило его вдохновенье. Даже в пальцах зуд побежал, как от мелкого клопика. Оборотился градоначальник и быстро, с военною выправкой, зашагал назад во дворец.

— Неси мне, — сказал он слуге, — перо и чернила!

На следующий день газетчики, выбегая с пачкою теплых газет, кричали надрывно: «Приказ градоначальника Гракова о швейцарах»!

Так начинался приказ:

«Швейцары!

Я вашу братию знаю. Вы там стоите себе при дверях, норовя содрать чаевые. Я понимаю, что без чаевых вашему брату скука собачья. Однако кто вас поставил в такое при дверях положение? Кому обязаны всем? — Городу и городскому начальству. Поэтому требую раз навсегда: швейцар, сократи свою независимость. Если ты грамотен — читай ежесуточно постановления и следи при дверях, кто оные нарушает. Неграмотен — проси грамотного разок-другой прочесть тебе вслух. Такой манеркой у нас заведется лишний порядок на улицах, а порядком, всем известно, нас бог обидел.

Градоначальник Граков».

Выход в литературу градоначальника Гракова вызвал смятение. Заскрежетали донцы: не усидел, позавидовал! Петушились в канцелярии: пусть теперь сам потрудится над городскими приказами. Волненье пошло в зеленных, бакалейных и рыбных рядах, собрали между собой, поднесли открыто, с подъезда, икону Георгия Победоносца, повергающего дракона, а со двора на кухню доставили аккуратное подношенье, первый сорт, упаковка без скупости, в ящиках.