Перемещенное лицо. Триада

Дан уныло замолчал. Если честно, он надеялся найти поддержку в семье друга, но не нашел. И не особенно расстроился, потому что никак не мог оценить своего нынешнего положения. Унизительно думать, что ты – чья-то перчатка, однако быть никчемным пришельцем на содержании Гильдии магов не так чтоб намного лучше. А действительно хорошее путешествие с Гаем кончилось, увы, печально.

– Мама, можно мне еще отвара?

– Конечно, – спохватилась мама и быстренько притащила Гаю его опиата, а Дану кружку с гранатовым соком и стакан с довольно мерзким на вид настоем. Следующий час его невнятно утешали и расписывали разные перспективы. Как им втолковать, что Дану, например, с другом расставаться не хочется, только его и не спрашивают? Спросишь – получишь в ответ: а виселица с другом бы не разлучила? И ведь правы будут.

Словно прочитав его мысли, Нум Лит похлопал его по плечу, и даже эти краткое прикосновения обожгли холодом через куртку.

– У нас вполне исправно действует почта. Отъезд в другой город еще вовсе не означает, что никогда больше вы не увидитесь. Ты молод, Дан. Все еще впереди.

Гай, приняв лекарство, повеселел еще больше, глаза у него поблескивали, но смотреть на его лицо Дану было больно. И пусть он знал, что ни следа от ожогов не останется, что Гай чувствует эту боль не так, как чувствовал бы сам Дан, – все равно. Навсегда в памяти эта тонкая фигура в огне, этот совершенно нечеловеческий крик…

На прощание Гай дотронулся шершавой рукой до его щеки.

– Мы еще обязательно увидимся, Дан. Я не привязан к одному месту, верно, мама? Папа?

– Безусловно, – дружным хором ответили вампиры.

* * *

Он плелся по улице, понимая, что это все детские эмоции, что судить рано, что приходится приноравливаться и выбирать из двух зол меньшее, и когда тебя делают «перчаткой», все же лучше, чем когда раскорячивают на столе потехи благородного ради. Пока Нирут Дан не сделал ему ничего плохого, вполне откровенен, вполне прям и обещает только одно: жизнь, причем интересную. Но слово «собственность» не нравилось несмотря ни на какие философские рассуждения о том, кто тут раб и кто душою свободен. Очень не нравилась мысль о том, что завтра он уедет, и увидит ли еще Гая – большой вопрос. Да, конечно, оба живы, конечно, почту и тут изобрели, и, конечно, Гай вполне может приехать в столицу или куда там завтра отбывает Нирут, и тот же Нирут не запретит Дану встретиться с другом… наверное, не запретит. Так, только избавит от излишней сентиментальности. С целью закаливания характера и придания ему мужественности. Пожалуй, характер в этом нуждался. Не был Дан героем ни в каком смысле, а если вылезал когда Лазарь, так это одно недоразумение, а вовсе не раздвоение личности в хорошем смысле. Героем не был, а мягок – был. И даже сентиментален был, хотя изо всех сил это скрывал от окружающих и даже от себя. Надеялся, например, что плюшевый слон так и лежит в кладовке, но искать его ни за что не стал бы. Надеялся… начал надеяться, что Сашка Симонов может оказаться и жив, в другом мире, где посредственному магу приспичило посетить Россию… Глупости. Самые настоящие. Мы вообще в психушке или где?

Дверь ему открыл Мун и несколько секунд смотрел неузнавающе, а потом кивнул: проходи, мол. Сердце екнуло. Мун постарел и поседел. Очень заметно постарел и поседел.

– Вернулся, значит?

– Не добровольно, – признался Дан.

– Помиловала?

– Нет. Не она. Мун, я не знаю, кто он, но пришел один дядя и вот… спас.

– Это хорошо. Я рад.

Никакой радости ни в голосе, ни в глазах не было. Дан похолодел:

– Дана?

Мун вздохнул.

– Ты пройди к ней. Только постарайся… не испугаться. Мы потом поговорим, если ты захочешь. В дверь не стучи, не ответит. Просто заходи. Вторая комната направо. Иди, Дан. Иди…

Дан понял, что такое «замирает сердце». Пока он медленно пересчитывал два десятка ступенек, сердце притормозилось и билось весьма медленно. Слишком медленно. Руки стали ничуть не теплее вампирских. Не испугаться?

Вторая дверь направо была прикрыта неплотно, и Дан, послушавшись Муна, не стал стучать. Дана сидела на стуле у окна, спиной к двери, выпрямившись, как балерина. Шторы были задернуты, оставлена только маленькая щель. Дан прикинул: окно выходило на задний двор, а задние дворы здесь оригинальностью или тем более людностью не отличались. Потоптавшись на пороге, он сипло окликнул девушку.

– Дан? – воскликнула она, оборачиваясь. Дан не испугался. Он просто к месту прирос. Шторы были голубые и тонкие, поэтому света в комнате было достаточно. – Ты жив? Они тебя не нашли? – Голос ее упал. – Прости. Я понимаю, что пугаю теперь всех. Даже папу и братьев.

Дан подошел, поднял ее со стула и обнял. Эгоистически, чтобы не видеть, что стало с ее лицом. Дана положила голову ему на грудь.

– Они искали меня?

– Искали.

– Спрашивали у тебя, где я?

– Нет. Они сразу поняли, что я не знаю, потому что я очень удивилась. Очень. Я же ничего не знала.

– Тогда что?

– Я кусалась. Облила одному кипятком рожу, второго пнула… сам понимаешь куда. Сильно пнула. Я не люблю, когда меня насилуют.

– Дана…