Перемещенный

В чем-то Авдей был прав — Степан и вправду чувствовал себя преотвратно. Всему виною был злосчастный отвар, сверх меры выпитый им вчера. Сколько же он его тогда принял, дай Бог памяти? Флягу? Две? А хотя какой толк гадать, если мутит так, что впору два пальца в рот совать, пародируя небезызвестного былинного злодея, Соловья-Разбойника, предтечу современных дворовых гопников?

— Воды бы, — прошептал он непослушными губами, стремясь унять очередной рвотный позыв.

— На, держи, — это уже сердобольный Загуня протянул ему мех, и Степан, выдернув зубами деревянную, обитую кожей пробку, приложился к его горловине с такой жадностью, словно не пил как минимум сутки.

Кажется, полегчало. По крайней мере, он мог встать и идти, что и требовалось, впрочем, в данной, конкретной ситуации. Подавляющее большинство воинов было уже на ногах, и лишь некоторые бедолаги, наподобие Степана, поднимались с такими страдальческими лицами, что ему было искренне их жаль. Прошелся чуток, разогревая затекшие конечности, а заодно и мысленно давая себе зарок: никогда не перегибать палку с грибным отваром. Неправильная она у них здесь какая-то, паленая. Толи дело Варварина — от той так плохо никогда не бывает. Ну, или почти никогда.

— Гайда! Гайда! — клич старосты Коржича эхом отразился от стен оврага, и воины, построившись в колонну по три, резво потянулись за своим вожаком.

— Не боись, попустит скоро, — Авдей пристроился к Степану с левой стороны. По правую руку от него бодро вышагивал Загуня, улыбка которого, похоже, никогда не покидала его по-юношески задорного лица.

— Знаю, что попустит, — тяжко вздохнув, Степан сосредоточился на ходьбе: левой-правой, левой-правой.

Вот так, именно в таком темпе и думать о чем угодно, но только не о проклятом зелье и не о еде.

— Гайда! Гайда! — вновь донеслось откуда-то из головы колонны, и воины ускорили шаг почти вдвое.

— Что за спешка?

— Не знаю. Может, случилось чего? — Авдей и сам, похоже, был не на шутку обеспокоен.

Точно так же дело обстояло и с остальными. По колонне, словно легкий мартовский ветерок, загулял шепот. Каждый делился с идущими рядом товарищами своими предположениями, одно нелепей другого, и схожи были эти предположения лишь в одном: случилась беда. Какая беда, что за беда, староста Коржич помалкивал, лишь подгоняя колонну снова и снова:

— Гайда! Гайда!

Они уже не шли, а почти бежали, но Коржичу и этого было мало. Сердце Степана едва не выпрыгивало из груди, когда объявили, наконец, привал. Построились чинно, как полагается, хотя все поголовно чуть ли не падали с ног от усталости. Вперед вышел староста Коржич с осунувшимся, каким-то посеревшим лицом.

— Братия… сирти… — голос его сорвался, но затем вновь зазвучал с прежней силой. — Нет больше тех, кто шел с нами единой дорогой. Наших товарищей больше нет.

Тишина, установившаяся вслед за словами Коржича была такой, что, казалось, слышно, как ветер ерошит его непокорную седую гриву. А потом строй словно взорвался, рассыпался на отдельные составляющие. Воины обступили старосту со всех сторон, забрасывая его вопросами.

— Как это произошло? Выжил ли кто? — и так далее, все в том же духе.

Поначалу тот пробовал отвечать, но, видя, что в нарастающем гуле его никто не слышит, а вопросы то и дело повторяются, быстро утих и лишь молча наблюдал за происходящим, давая время воинам прийти в себя от первоначального шока.

— А ну тихо все! — рык Степана прозвучал так устрашающе громко, что заткнулись даже самые отъявленные крикуны, включая неизвестного десятника, гулкий бас которого до этого набатом разносился по округе. — Коржич, кто-то в живых остался или нет?

— Вот, пусть Гриня скажет, — староста вытолкнул из толпы паренька лет шестнадцати, глаза которого выражали такой ужас, словно его приготовили на заклание. — Ты у нас служка Володарев, тебе и ответ держать!

— Да не служка я! Посвящение не прошел! — попробовал было отнекиваться тот, но Коржич был непреклонен.

— Рассказывай!

— Ведунья до меня достучалась, та, что с племенем Веперя явилась. Показала, как напали огненные птицы. Людей осталось в живых меньше десятка, остальные померли все. От кого костяки, от кого пепел по ветру развеян.

— Как выследили? Знаешь?

— По кострищам. Она наказала ни в коем случае огня не разводить.

— Много было птиц-то? — несмотря на весь трагизм ситуации, Степан с трудом сдерживал себя, чтобы не выдать своего ликования возгласом или улыбкой. Улуша была жива, а вместе с ней, наверняка, и Варвара, ведь она ни за что не бросит в беде подругу. Ну слава тебе, Господи. Или Володарь, или еще кто. Все равно кому воздавать хвалу, потому что чудо уже свершилось.

— Много, все небо было усеяно ими. Два раза по десять, а может и того больше.

— Ничего себе флотилия! — Степан присвистнул даже от удивления.