Переносная дверь

— На самом деле это не так уж к плохо. — Тут она помедлила, и Пол почти увидел, как крутится колесо рулетки, как прыгает по нему маленький белый шарик. — Значит, до понедельника, — сказала она, и секунда в секунду из угла четко и ясно джаз-банд заиграл "Когда войдут маршем святые". Не в словах дело, а в том, как она их произнесла.

— Ладно, — приглушенным от благоговения голосом отозвался Пол. — До понедельника.

За дверьми паба он повернул направо, она — налево. Лил холодный дождь, и у него не хватало денег на автобус, но это не имело значения, как не имела значения и дыра в левом ботинке.

("Глупо", — подумал он. Потому что он ничего однозначно не установил, не получил никакого подписанного контракта, вообще ничего, что можно отнести в банк или проверить на зуб. Всего лишь небольшое потепление, может быть, вексель на несколько дружеских слов или улыбку, подлежащий погашению при неопределенной будущей дате, написанный невидимыми чернилами на рисовой бумаге. Некоторые — насколько он знал, большинство — такое делают сплошь и рядом: заводят друзей, устанавливают взаимопонимание, быть может, сеют семена теплых чувств, даже не стараясь, вообще не сознавая, что происходит. Да, большинство, но только не он: он-то всегда был нищим русским крестьянином, смотрящим, как в своих позолоченных каретах мимо проезжают благородные господа, и знающим, что добиться в жизни может всего, только не этого. Но теперь — кто знает? Происходит что-то очень странное, он ничуть не против.)

Дороги из Хайгейт-виллидж до Кентиш-таун едва хватило на то, чтобы вдосталь насладиться подобными мыслями — даже под бьющим в лицо дождем и в промокшем левом носке. Где-то в великой лондонской тьме мистер Тэннер неспешно поглощал свои фрикадельки, бывший друг худенькой девушки вытанцовывал и распевал на сцене (а если сердце у него разбито, что ж, рано или поздно должен настать черед кого-то другого), а худенькая девушка вернулась домой, вытерла насухо волосы и объясняет или отказывается объяснять, почему так рано пришла из театра. Роясь в карманах в поисках ключа от входной двери, Пол почти их видел — каждого в отдельном окне на своем мысленном экране. Никогда еще он так остро не ощущал, сколь многое происходит вокруг него одновременно, от восхода в Тасмании до заката в Самарканде. А потом его посетила еще более странная мысль: он оказался в центре мироздания, все сходится к нему, как все дороги сходятся к Лондону, — что было сущим бредом, ведь из того, что господа Гилберт и Салливан преследуют человека и загоняют в объятия девушки его мечты, еще не следует, что этот человек очень важный. Быть может, всем в мире положено по полчаса вмешательства сверхъестественных сил — одно гарантированное законом желание, чтобы джинн национального здравоохранения дал им шанс на счастье, а сам он выделяется только тем, что единственный из миллиона горемык действительно заметил происходящее.

Или что-то в таком духе. Заперев за собой входную дверь, Пол похлюпал вверх по лестнице. "Сыр на тосте, — подумал он, — и чашка чая без сахара и молока. Ну и ладно".

Ступив на площадку, Пол заметил, что дверь в его квартирку открыта. Ничего чудесного в этом не было — по чистой случайности он четко запомнил, как, когда он уходил, защелкнулся замок. Красть у него решительно нечего, разве только сумасшедший коллекционер электроники восьмидесятых годов пожелал заполучить именно его модель магнитофона, или музей Викторин и Альберта прознал про его черно-белый телевизор и послал бригаду взломщиков. И тем не менее...

Носком ботинка он толкнул дверь. Дверь распахнулась. Свет горел (а ведь он точно помнил, что его выключил!). Пол сосчитал до десяти, добавил еще два наудачу и вошел.

Его взгляд привлек не безбожный беспорядок — ведь Пол не был аккуратистом, который собирает даже крышечки от молочных бутылок, и вообще понадобилось бы затратить некоторое время и приложить умственные усилия, чтобы отличить учиненное неизвестными разорение от его обычной среды обитания. И не отсутствие жизненно важного имущества — хотя при последующей инспекции он обнаружил исчезновение консервного ножа, чехла для гладильной доски, а также трех носков от разных пар и библиотечной книги. А заметил он сразу, как только вошел — и не мог бы не заметить, ведь был не слепой, — большой каменный куб, который стоял себе на полпути между раковиной и кроватью, и очень большой, сверкающий двуручный меч, который из этой глыбы торчал.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В воскресенье утром, когда Пол проснулся, странное Нечто все еще было на прежнем месте. "А жаль", — подумал Пол.