Переодетый генерал

Между тем шествие обступило конечный агрегат. Последняя алая ленточка возле него была перерезана. Общие долгие рукоплескания.

Хрущев отдал ножницы услужливо расторопному помощнику и осмотрелся.

Возникло краткое колебательное мгновение.

Вдруг откуда-то, чуть не с поднебесной выси, от переплетов потолочной арматуры, тишину разорвал хрипловатый женский выкрик:

— Как, хороши штучки, Никита Сергеевич? А?!

Хрущев задрал голову, устремив взгляд наверх. Не растерялся и в ответ шутливо поднял большой палец руки: дескать, «на большой»!

— То-то! — продолжал тот же голос.

Мы обмерли: на верхней площадке противоположного агрегата, близко к макушке, красовалась сухопарая фигура Антонины Семеновны. Она стояла, выряженная по торжественному случаю — в белом платье Христовой невесты и в таких же шелковых нитяных перчатках до локтя.

На этом неожиданном явлении были сосредоточены теперь все взоры.

— Надо еще туда… вниз глянуть! — рукой показывала она на лесенку в турбинный зал. — Там еще лучше!

Наступило минутное замешательство. Хрущев о чем-то спросил Комзина. Тот коротко ответил. Потом Хрущев сделал вдруг широкий призывный жест, и вся кавалькада двинулась к лесенке в турбинный зал.

Охрана мгновенно отсекла корреспондентов, загородив спинами узкий вход. Правительственная делегация и небольшая часть свиты исчезли под землей, направляясь в тот самый рабочий ад турбинного зала, который, как уже ясно из предыдущего рассказа, меньше всего предназначался для высоких гостей и не мог быть подготовлен к приему. Посещение его никак не предусматривалось программой.

Антонина Семеновна, довольная исполненной миссией, с высоким чувством собственного достоинства, медленно спускалась по винтовой лесенке с макушки агрегата.

К ней подлетел разъяренный начальник охраны Хрущева.

— Кто вы такая?! Как посмели?! Вы здесь работаете?

— А вы кто такой?! Откуда выскочил? — был ответ.

— Да вы знаете, что я с вами сделаю?! — задохнулся начальник охраны. — Вы у меня попляшете! Подумаете, графиня, мымра полотняная! Кикимора…

— Ах ты… — в свою очередь, взвилась Антонина Семеновна. — Я тебе покажу мымру! Посмотри на себя! Пустопляс! Мудозвон коломенский! X… недоношенный! Я научу тебя с женщиной разговаривать! Несчастная твоя мать! Е… твою в душу! — и Антонина Семеновна разразилась таким многоверстным матом, который трудно передать на бумаге.

Начальник охраны онемел от неожиданности. К спорящим подлетел бледный, с перекошенным лицом Вершигора.

— Оля, Оля! Что с тобой?! Угомонись!

— А ты, пердун старый! Трясун несчастный! Весь век трясешься!

— Это ваша, товарищ генерал? Уберите ее…

— Я тебе — уберу! Кастрат! Негодяй! Пустопляс! — не унималась Антонина Семеновна.

Похоже, что ради праздника она еще с утра приняла порцию веселящего.

Петр Петрович еле оторвал ее от ярившегося и растерянного обидчика и увел.

Весь день он ходил сам не свой. Начальник охраны принадлежал к тому же ведомству, где засели главные зачинщики и устроители антипартизанской кампании, начиная с И. Серова. И не приходилось сомневаться, что все происшедшее он изобразит и доложит наверх соответствующим образом. Если же учесть степень близости и постоянный доступ начальника охраны к Хрущеву, то дело обстояло и вовсе скверно.

Может, непоправимо испорчены были итоги долгих усилий и надежд на скорую и вот-вот уже почти достигнутую справедливость. Да и сам корреспондентский выезд на Волгу для возможной встречи с Хрущевым не только наполовину обессмысливался, но, кажется, даже усугублял положение.

С мрачным видом, тяжело дыша и отирая пот со лба (начинало сдавать сердце), Петр Петрович простоял весь митинг под открытым небом. Мы следили за большой речью Хрущева, которую он произносил перед толпами строителей с крыла гидростанции.

Потом Вершигора сказал еще, что остается здесь. А я вернулся в коттедж, где нас поселили в соседних комнатах.

Не знаю, что в прошедшие часы свершалось в неведомых высших сферах и канцелярских штабах, обеспечивавших пребывание Хрущева и его окружения. Может, и ничего особенного. А, может, там развертывалась скрытая баталия.

Но только часа через два у меня на столе зазвонил телефон.

Говорил из приемной начальника Гидростроя «бюро услуг» Яков Кауфман:

— Где Петр Петрович?

— Не знаю…

— Передайте ему, пожалуйста, чтобы он зашел за билетом на вечерний правительственный прием…

— А мне нельзя? — смекнув, как меняется ситуация, осмелел я.

— О вас речи не было. Но я спрошу. Через десять минут он позвонил снова.

— Зайдите и вы…

— Решено проводить прием в расширенном составе, с участием прессы, — уже явно для отвода глаз сообщил он, вручая мне приглашение.

Похоже, что фортуна совершала очередной поворот.

IX

Высокая встреча проходила в Доме приемов с подобающим размахом, воздвигнутом не только для нынешней надобности, но и на дальнюю гордую перспективу. Белокаменное здание уютно расположилось среди деревьев живописного парка на обрывистом песчаном берегу с видами на лениво плескавшееся Куйбышевское море и голубевшие вдали силуэты Жигулевских гор, завернутых в зеленый ковер лесов, концы которого, казалось, мокли в воде.