Перепиши меня начисто

Еще одна причина выглядела совсем уж размыто, и непосвященному показалась бы надуманной. Надо это видеть, слышать и участвовать, чтобы понять до конца. Доброжелательная атмосфера, широчайшие улыбки, даже от Джека, который имел право на меня сердиться, пустая болтовня в столовой и с любым встречным обо всем подряд и по кругу об одном и том же – все это фальшь, необходимые роли для того, чтобы оставаться в системе. Всем известно, что после первого же скандала с сотрудником прощаются. И люди, исключительно по инерции и для перестраховки разыгрывают анти-скандальность, супер-доброжелательность, мега-улыбчивость. Быть может, в своих комнатах они бьются головами о стены или ревут в подушки, но в коридор выходят с видом эйфорического счастья. Эта эйфория – часть их работы, она не обсуждается и, тем более, не осуждается. Ее замечают только новички, а потом вливаются в массу всеобщей душевности или уходят отсюда, если не смогли влиться.

В первое время я подозревала, что в еду добавляют какие-то наркотики – настолько атмосфера счастья мне виделась неестественной. Но потом дошли причины: не нужно никаких наркотиков, требуется условие пребывания: и пусть всяк сюда входящий изображает ангела. Право иногда быть в плохом настроении или не ахать вместе со всеми от радости – такая мелочь! И кто-то не выдерживает жизни без этой мелочи, небольшой срыв Джека тому доказательство. Мне казалось, что и я со временем перестану замечать. А этого отчего-то очень не хотелось. «Это самое главное в системе – оставаться человеком при любом раскладе», – когда-то сказала Майя, и теперь ее фраза виделась мне в более глубоком смысле. Оставаться человеком – это, как минимум, оставить за собой свободу на человеческие эмоции. Я понятия не имела, как обстоят дела с этим на пятом уровне, но третий мне за месяц успел осточертеть.

В итоге все сводилось к тому, что лучше рискнуть, несмотря на страх, который сильно разбавляла болтовня подруги. Да и не одна же иду, будет хоть у кого на плече поплакаться, если моя жизнь превратится в невыносимое существование. И даже сейчас становилось легче, когда мы переглядывались с Майей и Ником, поддерживая друг друга. Мы старались не обсуждать страшилки и сплетни, старались не строить никаких прогнозов, но, безусловно, втроем ощущали тяжесть неизвестности.

Мистер Роддри открыл дверь лифта на пятом уровне и остался на месте.

– Ну все, дальше сами, кабинет вашего директора в следующем пролете, не ошибетесь. А я теперь вам не начальство. Желаю удачи, ребят!

Майя прошла первой, но замерла и оглянулась, внезапно побледнев:

– И вам, мистер Роддри! Увидимся в столовой!

А когда двери лифта закрылись, она подошла к нам, взяла обоих за руки и сказала проникновенно:

– Все-таки повезло, что мы вместе, правда? Представляете, как трудно было тем, кто шел сюда один? И не забываем, что мы всегда можем уволиться. Зато сколько заработаем, даже если продержимся всего месяц!

Майя – беззаботная простушка, но мне в тот момент казалось, что это лучшее человеческое качество. Все упрощать, болтать без умолку и не зацикливаться на переживаниях – есть ли стратегия лучше?

Мистер Кинред вышел к нам сам, и пока он бордо шагал по коридору с извечной приветливой улыбкой, не затрагивающей глаза, я опустила взгляд в пол. Почему-то сложно смотреть на него прямо, поднабраться бы такой силы духа. Голос его прозвучал уж совсем неуместно радостно:

– Добро пожаловать, новички. Пройдем в лабораторию, сначала возьмем свежий анализ крови и вас оформим, потом покажу комнаты. Комбинезоны тоже придется сменить, в ваших номерах уже приготовили сменку. Рады переводу?

– Конечно, сэр! – снова за всех возрадовалась Майя, но и мы с Ником улыбнулись друг другу. Незачем нагнетать ситуацию, когда для того нет пока явного повода.

– Сюда, – мистер Кинред открыл перед нами дверь, пропуская.

– Ой, как здорово, – воскликнула Майя, но уже без прежнего энтузиазма. – А здесь тоже проводятся какие-то опыты?

Я осмотрелась. Помещение было почти пустым, а в окна без штор бил пронзительный солнечный свет. Какие-то лежанки возле стен, выглядевшие вполне комфортными, а внимание привлекла капля воды из не до конца закрытого крана. Вода отчего-то капала прямо на пол, а не в какую-нибудь раковину, но лужи не создавала – капли успевали подсыхать в душном помещении.

– Безусловно, – ответил ей мистер Кинред, который так и стоял в дверном проеме. – Проводились, проводятся и будут проводиться.

Ник не сдержал появившейся у всех нервозности первым:

– А где лаборанты, сэр? Вы говорили о заборе крови…

– Это подождет, Ник, – шеф мягко улыбнулся. – А пока я вас оставлю.

Он вышел и захлопнул за собой дверь, но почти сразу отодвинул заслонку, приоткрыв окно с частой решеткой.

– Надолго? – Ник уже не улыбался, как и Майя, я вообще из себя не смогла выдавить ни слова.

– Дня два. Не думаю, что потребуется больше времени. Все-таки температурный режим не располагает к затягиванию.

– Что? – выдохнула подруга. – Но мы за два дня здесь умрем от жары!