Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

Милый друг, благодарю Вас за дружеские советы, за доводы о «Няне». Все верно, истинно... но... да к чему мне «имя в чужих землях»: мне нужно вот, чтобы К<андрейя> прислала «перевод» хоть на 500 шв. фр., — и тогда у меня будет имя, а то я буду стерт в человецех. «И будет стерто имя его во-век», когда придет персептёр [127] и опишет последнюю худобу мою, не четвероногую, а... какая есть, говорящую мне — ты еси, ибо можешь сидеть в кресле и лежать даже на софе. Плохо дело, когда уповаешь на «адресный билет», как старушка моя. Впрочем, чудеса бывают... Прощайте, дорогой, пока... никогда, д<олжно> б<ыть>, так и не свидимся и не поговорим, не послушаю я Вас. Оба целуем Вас и добрую душу — Наталию Николаевну. Молиться перестал — плохо, душа тревожна, а м<ожет> б<ыть> опять закаменела. О Ваших «Русях» — все поминают в разговорах, при встречах. Вчера проф. А. А. Титов [128] писал мне — «чудесно проф. И. А. Ильин схватил дух В<аших> книг». (А он — из левашей, нар<одных> соц<иалистов>! но — русский чел<овек>.)

248

И. С. Шмелев — И. А. Ильину <18.VII.1935>

18. VII. 35.

Булонь на соломе.

Нота-бене: Пишу сие в тисках душевных, и все — черным-черно, но не могу не писать, ибо «надо же человеку хоть...» — размыкаться, — в скобках — постараться и друга наградить «переживаниями». Но... не прокляните меня на «всех соборах»! Аминь.

Два месяца от Вас, дорогой друг Иван Александрович, нет даже «обмылочка» (Ваше словечко) — письмеца. И посему полагаю: плохо. А я еще тут с «вороньим мылом духовным» — см. «Свет Разума». «Вертится и шипит».