Переписка и деловые бумаги

Конечно, Вы и без меня знаете, как я благодарен Вам за Ваше гостеприимство и возню с моей тяжеловесной особой, но все-таки считаю нужным констатировать еще раз эту благодарность. 10000 раз спасибо.

В заключение поздравляю Вас и всех Ваших с Новым годом, с новым счастьем. Прасковье Никифоровне и Феде нижайший поклон и поздравление.

Билибину кланяйтесь и скажите, что я собираюсь написать ему.

П. И. Кичеев стрелялся, но... неудачно. Пальмина еще не видел.

За сим будьте здоровы. Еще раз спасибо в квадрате.

Ваш А. Чехов.

Про Святейший синод и Сенат отец спрашивал. Сердится, что я внутри не был.

Р. S. Буду писать еще. Хочется о Питере поговорить.

1886

128. Ал. П. ЧЕХОВУ

4 января 1886 г. Москва.

86, I, 4.

Карантинно-таможенный Саша!

Поздравляю тебя и всю твою юдоль* с Новым годом, с новым счастьем, с новыми младенцами... Дай бог тебе всего самого лучшего. Ты, вероятно, сердишься, что я тебе не пишу... Я тоже сержусь и по тем же причинам... Скотина! Штаны! Детородный чиновник! Отчего не пишешь? Разве твои письма утеряли свою прежнюю прелесть и силу? Разве ты перестал считать меня своим братом? Разве ты после этого не свинья? Пиши, 1000 раз пиши! Хоть пищи, а пиши... У нас всё обстоит благополучно, кроме разве того, что отец еще накупил ламп. У него мания на лампы. Кстати, если найду в столе, то приложу здесь одну редкость, к<ото>рую прошу по прочтении возвратить.

Был я в Питере и, живя у Лейкина, пережил все те муки, про к<ото>рые в писании сказано: "до конца претерпех"... Кормил он меня великолепно, но, скотина, чуть не задавил меня своею ложью... Познакомился с редакцией "П<етербургской> газеты", где был принят, как шах персидский. Вероятно, ты будешь работать в этой газетине, но не раньше лета. На Лейкина не надейся. Он всячески подставляет мне ножку в "П<етербургской> г<азете>". Подставит и тебе. В январе у меня будет Худеков, ред<актор> "П<етербургской> г<азеты>". Я с ним потолкую.

Но ради аллаха! Брось ты, сделай милость, своих угнетенных коллежских регистраторов! Неужели ты нюхом не чуешь, что эта тема уже отжила и нагоняет зевоту? И где ты там у себя в Азии находишь те муки, к<ото>рые переживают в твоих рассказах чиноши? Истинно тебе говорю: даже читать жутко! Рассказ "С иголочки" задуман великолепно, но... чиновники! Вставь ты вместо чиновника благодушного обывателя, не напирая на его начальство и чиновничество, твое "С иголочки" было бы теми вкусными раками, которые стрескал Еракита. Не позволяй также сокращать и переделывать своих рассказов... Ведь гнусно, если в каждой строке видна лейкинская длань... Не позволить трудно; легче употребить средство, имеющееся под рукой: самому сокращать до nec plus ultra** и самому переделывать. Чем больше сокращаешь, тем чаще тебя печатают... Но самое главное: по возможности бди, блюди и пыхти, по пяти раз переписывая, сокращая и проч., памятуя, что весь Питер следит за работой бр<атьев> Чеховых. Я был поражен приемом, к<ото>рый оказали мне питерцы. Суворин, Григорович, Буренин... всё это приглашало, воспевало... и мне жутко стало, что я писал небрежно, спустя рукава. Знай, мол, я, что меня так читают, я писал бы не так на заказ... Помни же: тебя читают. Далее: не употребляй в рассказах фамилий и имен своих знакомых. Это некрасиво: фамильярно, да и того... знакомые теряют уважение к печатному слову... Познакомился я с Билибиным. Это очень порядочный малый, которому, в случае надобности, можно довериться вполне. Года через 2-3 он в питерской газетной сфере будет играть видную роль. Кончит редакторством каких-нибудь "Новостей" или "Нового времени". Стало быть, нужный человек...

Еще раз ради аллаха! Когда это ты успел напустить себе в ж<...> столько холоду? И кого ты хочешь удивить своим малодушием? Что для других опасно, то для университ<етского> человека может быть только предметом смеха, снисходительного смеха, а ты сам всей душой лезешь в трусы! К чему этот страх перед конвертами с редакционными клеймами? И что могут сделать тебе, если узнают, что ты пишущий? Плевать ты на всех хотел, пусть узнают! Ведь не побьют, не повесят, не прогонят... Кстати: Лейкин, встретясь с директором вашего департамента в кредитном обществе, стал осыпать его упреками за гонения, к<ото>рые ты терпишь за свое писательство... Тот сконфузился и стал божиться... Билибин пишет, а между тем преисправно служит в Д<епартамен>те почт и телеграфа. Левинский издает юмор<истический> журнал и занимает 16 должностей. На что строго у офицерства, но и там не стесняются писать явно. Прятать нужно, но прятаться - ни-ни! Нет, Саша, с угнетенными чиношами пора сдать в архив и гонимых корреспондентов... Реальнее теперь изображать коллежских регистраторов, не дающих жить их п<ревосходительст>вам, и корреспондентов, отравляющих чужие существования... И так далее. Не сердись за мораль. Пишу тебе, ибо мне жалко, досадно... Писака ты хороший, можешь заработать вдвое, а ешь дикий мед и акриды... в силу каких-то недоразумений, сидящих у тебя в черепе...