Переписка художников с журналом «А-Я». 1976-1981. Том 1

Проблема отъезда для нас с Валерой по-прежнему остаётся открытой (положение осложнилось ещё и семейным несчастьем). Умственным напряжением этого вопроса не решить, всё придёт естественным путём, посторонние советы при этом излишни – у каждого свой личный путь. Cходное состояние переживают здесь многие (особенно в этом смысле нам близки эстонские художники). Мы часто видимся с Олегом Я. [Яковлевым], он и делами и помыслами давно в Париже. Скоро вы увидитесь. Комар и Меламид тоже подали заявления и ждут разрешения. <…>

Римма и Валерий

Шелковский – Чуйкову 13.02.77

<…> Дорогой Иван!

Ты молодец, что прислал свои слайды. Это именно то, о чём хотел просить тебя.

При встречах, разговорах я показываю все фотографии, которые у меня есть, но этого мало. Во время выставки нужно было заснять все стенды, как они есть. Никто этого не сделал. В основном все авторы на фоне экспонатов. Пока что все, кому я показываю и рассказываю о нашей выставке, озадачиваются. Они не хвалят – это хорошо, а именно озадачиваются, недоумевают. Здесь всё ещё абстрактная рутина, опостылевший сюрреализм (иногда я хожу и тихо ругаюсь: Париж – большая деревня). Но у Парижа два ценных качества. Он снимает чувство неполноценности и даёт возможности, надежды.

В прошлом письме я ругался на здешний круг художников – корзина с крабами. Но ведь, наверное, это всегда и везде так. Вспомни, как мы семеро на нашей простенькой и некоммерческой выставке разругались в пух и прах. Здесь же условия гораздо сложнее. Так или иначе, но на выставку в Лондон меня не пропустил «художественный совет» (кажется, Шемякин – Глезер). С Ж. [Мелконяном] я виделся на днях, он мне прислал контракт на год, но я его не могу подписать, потому что условия для меня неприемлемы.

Иван, та моя работа, которая у тебя, пусть будет у тебя навсегда. Но я не успел проделать одной чисто технической процедуры. Я её покрыл воском, и она сейчас, наверное, липкая и неприятная. Нужно развести в воде поливинилацетатные белила (до густоты сливок) и кистью или флейцем покрыть всю поверхность. Когда совсем высохнет, нужно протереть все выступающие части сухой тряпкой, чтобы слегка блестели. Если будет полчаса времени, то сделай это. И скажи также Алику [Сидорову], чтобы сделал это с аналогичными работами.

Моя жизнь здесь пока без особых перемен. Но всё-таки я счастлив, что живу здесь. Здесь у меня постоянное ощущение лёгкости, свободы. Французы всё-таки удивительно свободолюбивая нация. Каждый ценит собственную свободу и признаёт полную свободу другого. Это ощущается везде, повседневно, на улицах в учреждениях, метро. Здесь и уличное движение строится совсем по-другому. Машины всегда уступают дорогу.

В полночь, когда диктор говорит, что передачи заканчиваются, следующая передача в 7 часов утра, я машинально дёргаюсь по привычке, боясь услышать опостылевшее «нас вырастил Сталин на верность народу», но из приёмника возникают совсем другие звуки, закипает вольнолюбивая Марсельеза. Я всегда счастлив в этот момент.

Передавай большой привет всем нашим общим знакомым. Желаю тебе много и хорошо работать. Обнимаю вас всех троих и целую!

Игорь.

Nicole N. – Шелковскому 15.02.77

Дорогой Игорь!

<…> У меня с таможней были неприятности. Открыли чемодан и сумки и всё проверили тщательно. Забрали мои советские деньги и твои письма. Слава богу, они не догадались распаковать книги, и их не нашли. Я просто ответила, что забыла, что находится в этих пакетах! Меня держали очень долго, потому что после чтения писем начался допрос: кто пишет эти письма, кто передал, какие у меня знакомые в Москве и т. д. Они были ужасные, вели себя по-хамски, и я очень расстроилась. Я, конечно, не ответила на вопросы, но я боюсь за твоих друзей. Марина точно знает, что её телефон подслушивают (есть автомат, который включается, когда говорят одно имя или фамилию). Они с Аликом много говорили о моём приезде последние 2 дня и это, наверное, объясняет этот «обыск». Я тебя прошу, будь осторожным в твоих письмах ради своих друзей (Марина не получила твоё письмо). Едкий стиль им не нравится, даже если содержание не особенное.

Сегодня я рассказала много о тебе, о твоей жизни. Они очень ждали эти новости, и мне было грустно из-за моей глупости: надо было их [письма] спрятать на себе.

Если твои друзья не получат эти письма по почте, ты можешь их переписать, но послать по дипломатической почте этой девушке «Франсуаз», которая работает в Москве. Она передаст Серёже. На конверте написать фамилию потом <…> наклеить марку в 1 франк.

Марина была грустна из-за того, что не написал ей. Она думает, что ты уже забыл друзей в Москве. Она хотела знать, расспрашивал ли ты о них или нет.

Алик звонил в Париж всё время из мастерской, они, наверное, уже знают, кому он звонил, и поэтому уже начинаются проблемы. Марина просит, чтобы ты звонил Жанно. Она хочет, чтобы её пригласили в Париж. Только он может это сделать, но надо его уговорить.