Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Повесть Модеста подвигается, и чем дальше, тем лучше она делается; план его уясняется, личности приобретают более рельефа. Я надеюсь, что к осени она будет кончена. Повесть эта написана если не под непосредственным влиянием Льва Толстого, то очень родственной ему манерой. Она более богата тонким анализом, чем сильным и многосложным действием. Вчера я получил утешительное письмо от Анатолия. Его страсть несколько поуспокоилась, и тому есть причины, которые он обещает сообщить мне в предстоящее наше свидание.

Модест завтра поедет в Лион с своим воспитанником. Там живет известный специалист по части воспитания глухонемых, некто Гугентоблер, у которого он целый год приготовлялся к своей теперешней деятельности. Вернется он через три дня, и вскоре после этого мы поедем в Вену, где я думаю пробыть один день. На страстной неделе во вторник или в среду я думаю быть в Каменке.

Сегодня я окончил концерт, т. е. вполне так, что теперь несколько времени могу отдыхать. Раньше Каменки я уж не стану приниматься ни за какую работу. Если Вам вздумается, дорогая моя, написать мне в Вену, то я буду очень счастлив. В противном случае буду ждать Ваших несказанно милых для меня писем в Каменке (адрес: Фастовская желез. дорога, Киевская губерния, ст. Каменка). Сию минуту явился ко мне один русский посетитель, и я тороплюсь окончить письмо. Мне очень хотелось поговорить с Вами о Моцарте. Откладываю до завтра.

Ваш П. Чайковский.

Отто Ян (Otto Jahn) имеется только на немецком языке. Я опишу Вам завтра курьезное впечатление, которое произвел на меня посетитель.

126. Чайковский - Мекк

[Кларенс,]

Суббота, 1/13 апреля 1878 г,

Когда я дописывал мое последнее письмо к Вам, дорогая Надежда Филаретовна, дверь моей комнаты отворилась и с громким вопросом: “Петр Ильич дома?” вошел один наш почтенный соотечественник, отставной генерал Шеншин, которого я немножко знал в Москве. Я так отвык от гостей, так мало видался с этим господином, так мало ожидал его увидеть, что сначала не узнал его. Его превосходительство прежде всего выразил свое удовольствие видеть меня здоровым. Однако ж это было сказано таким тоном, как будто он испытывал в ту минуту, как говорил свое приветствие, маленькое разочарование. Он, вероятно, считал меня если не вполне сумасшедшим, то слегка тронувшимся, как об том говорилось в газетах. Ему хотелось набрать материала для рассказов о свидании на чужбине с помешавшимся соотечественником, и вдруг этот соотечественник оказывается здоровым! Затем генерал сел, и из уст его полились потоком речи, из коих каждая была глупостью, непоследовательностью, возмутительною плоскостью. Он только что приехал сюда прямо из Москвы и испытывает невыразимое счастье, очутившись так далеко от проклятой тpущобы. Он бы желал жить и умереть подальше от России. Он раскритиковал в пух и прах нашу политику. Англичане, по его мнению, правы. Мы поступаем бесчестно относительно Европы. Ведь мы дрались за славян? - Следовательно, брать Каре, Батум и контрибуцию подло. Все это одно мошенничество и афера для разных поставщиков, интендантов и т. д. и т. д. Я молчал и старался своим мрачным выражением лица дать почувствовать генералу, что буду рад, когда он возьмется за шляпу и перчатки. Вы думаете, он смутился? Нисколько. “Нет, батенька, я от Вас не уйду, пока Вы не сыграете мне что-нибудь новенького”, сказал он. Чтоб ценою этого отделаться от него, я даже сыграл ему какой-то вздор, и тут он не ушел. Я, наконец, говорю ему, что должен закончить одно нужное письмо, и ухожу в другую комнату. Он позволил мне докончить письмо, но остался ждать меня. Генерал ушел от меня не прежде, как стемнело, когда я, наконец, перестал отвечать на его вопросы. В заключение он просил меня посещать его и его супругу, и сказал это в совершенной уверенности, что я глубоко польщен его приглашением. Для чего он у меня был? В Москве он никогда не был у меня. Почему ему захотелось меня видеть? Непонятно. Теперь я Вам скажу, как я с ним познакомился. Генерал этот занимается отдачей денег взаймы за крупные проценты, и я когда-то по рекомендации общего знакомого занимал у него небольшую сумму. Все наши отношения заключаются в этом денежном обязательстве. И тем не менее, его превосходительство посетил меня здесь, на чужбине, с таким видом, как будто мы друг без друга жить не можем.

Ужасно раздражило и обозлило меня его посещение. Это было предвкушение всех тех неизбежных встреч и столкновений с людскою пошлостью, которые предстоят мне в России и от которых не убережешься, против которых есть только одно средство - бежать. Пока он, сидя у меня, болтал свой вздор, я внутренне давал себе клятву впредь в подобных случаях быть грубым, дерзким и прямо просить оставить меня в покое. И тут-то я вполне оценил, как благодетельно было для меня все это полугодовое пребывание вдали от всякого рода знакомых, в совершенной безопасности от их наглого вторжения. Вообще только позднее я пойму всю цену той свободы, которою я здесь наслаждался. Но довольно о генерале.