Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Соня и Сашок на днях играли мне Вашу Вторую сюиту, дорогой мой. Что за чудесное произведение, какое разнообразие и какая прелесть каждый номер, но самый поэтичный и чудный из них, это Сон ребенка, — что за прелесть! Когда слушаешь его, то думаешь: какой счастливый ребенок, которому снятся такие сны! Вальс прелестен, как все Ваши вальсы, какая грация, какая легкость, нежность! А замечательно, милый друг мой, что из всех танцев Вы лучше всего пишете вальсы, они у Вас восхитительны. Да, чуть было не забыла сказать, что мы на днях тут слушали Антона Рубинштейна, — вот колосс-то. Что касается исполнения музыки, то я на него очень зла за то, что он никогда не играет ничего Вашего, это такая гадкая зависть, которая роняет его совершенно, но, a part cela, то, что он играет, изумительно под его пальцами. Он играл здесь в пользу бедных, но программа была огромная, так что, например, он сыграл две сонаты Бетховена (?!), из старых мастеров играл еще Баха и своего любимца Фильда, а я его терпеть не могу. Играл еще, конечно, Шумана, Шопена, Шуберта, Мендельсона и две маленькие вещицы свои, но из худших его сочинений. Публика была, конечно, в восторге.

Дня два назад уехала моя Соня с братом моим. Мне было очень грустно с нею расставаться, она такой ребенок, что и жаль и страшно ее отпускать от себя. В тот же день, как она уехала, приехала Лиза (Володина) с моим милым Воличкою. Что за удивительный этот ребенок: мил, добр, деликатен невообразимо и какие удивительные способности: теперь говорит по-английски как англичанин, пишет и читает по-английски, по-немецки и по-русски, а ему нет и семи лет; играет на фортепиано по слуху разные мотивы, играет в четыре руки с Юлею, для этого приносит ноты, развертывает их и ставит на pupitre, но играет всё наизусть; он знает ноты, но у него слух и память сильнее за исключением этого его знания, поэтому он с нот играет по слуху. Удивительный ребенок, я так боюсь его такого преждевременного развития. Лиза выдержала ужасную болезнь (воспаление брюшины), но теперь, слава богу, совсем оправилась: свеженькая, хорошенькая, симпатичная, как всегда. Она очень милое создание, но испорченное докторами: от морфия у нее мозг не в нормальном состоянии. Коля и Анна в восторге от Неаполя; я надеюсь с ними увидеться еще в Париже. Уезжаю отсюда восемнадцатого сперва в Париж, потом в Тур, а потом в свой Belair. Прошу Вас, дорогой мой, адресовать мне теперь письма так [конец не сохранился].

195. Чайковский - Мекк

С.-Петербург,

13 марта [1884 г.]

Милый, бесценный и дорогой друг!

Теперь я вполне успокоился и могу настоящим образом вести беседу с Вами. Какой я сумасшедший человек! Как всякое подобие невзгоды преувеличенно сильно на меня действует! Как мне совестно вспомнить отчаянье, которому я предавался в Париже только потому, что из газетных отзывов о петербургском представлении “Мазепы” я усмотрел несоответствие действительного успеха с моими ожиданиями! Теперь я вижу, что, несмотря на глухое недоброжелательство очень многих здешних музыкантов, несмотря на очень плохое исполнение, “Мазепа” здесь всё-таки понравился и никакого позора (как мне это казалось издали) не было. Не подлежит также сомнению, что здешняя критика (которая единодушно втоптала в грязь мою бедную оперу) не есть отражение общего мнения и что всё-таки есть и здесь немало людей, очень мне сочувственных. А что для меня в высшей степени приятно, так это то, что во главе этих сочувствующих людей сам государь. Оказывается вообще, что роптать мне не на что, а что, напротив, нужно только благодарить бога, изливающего на меня столько милостей.

Я остался в несимпатичном Петербурге гораздо более, чем думал, вследствие настояний ближайших родственников. Думаю пробыть здесь еще дней пять, после чего поеду в Москву на неделю и потом в Каменку. Грустно только то, что так долго останусь без известий о Вас, дорогая моя, ибо только в Каменке получу письма от Вас.

Государь велел в будущем сезоне поставить “Онегина”. Роли уже розданы и хоры уже разучиваются.

Я чувствую в себе прилив энергии и горю нетерпением приняться за какой-нибудь новый большой труд. Разумеется, только в Каменке можно будет приводить в исполнение эти намерения.