Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Вчера я получил здесь пересланное из Майданова письмо Ваше, чрезвычайно обрадовавшее меня, в особенности потому, что оно дышит довольством и отражает светлое настроение души Вашей. Сколько помнится, Висбаден действительно прелестный городок. Я был в нем только однажды не надолго и очень давно, еще до войны 1870 г., и помню, что был совершенно очарован. Очень доволен я также тем, что Вы собираетесь в Рим. Боже, как бы мне хотелось побывать в Италии вообще и в Риме в особенности! Но, увы, я сам сковал себе цепи, удерживающие меня в России; это мои оперы, ради которых я непременно должен быть зимой то в Москве, то в Петербурге.

Впрочем, теперь я попал в Петербург по другой причине. Если Вы помните, милый друг, уже и прежде со мной бывало, что от напряжения в работе или от другой причины у меня периодически появляется упорная головная боль совершенно особенного свойства. Она состоит в том, что как только я с полчаса внимательно поработаю, у меня является ощущение, как бы мне в мозг воткнули гвоздь, и эта боль столь мучительна, что уже о работе и думать нечего. По опыту знаю, что против этого одно средство - бросить работу и на время уехать. После нескольких дней, заметивши, что прекратить занятия и уехать необходимо, я решил отправиться в Петербург, где и нахожусь уже больше недели, ровно ничего не делая. Как всегда, я здесь очень страдаю от суетной столичной жизни, тоскую о своем одиночестве и чуть не плачу, что столько времени пропадает даром для работы, но зато боль моя совершенно прекратилась. Придется, однако ж, для окончательного выздоровления остаться еще несколько дней.

Я часто бываю в театрах, в опере, - всячески стараюсь развлекаться. Видел “Руслана и Людмилу” в новой, необыкновенно роскошной обстановке. Опера здесь процветает, т. е. очень привлекает публику, хотя по составу труппы оставляет желать очень многого. Отсюда я снова отправлюсь в Майданово и буду работать, пока не пригласят в Москву для репетиций оперы “Черевички”. А затем мечтаю о путешествии за границу, но не знаю еще, как и куда!

Благодарю Вас, дорогой, бесценный друг, что вспомнили обо мне и написали; я именно получил Ваше письмо, когда уже начинал беспокоиться о том, где Вы и как себя чувствуете. Дай бог Вам всяческого благополучия.

Ваш, беспредельно Вам преданный

П. Чайковский.

Погода в Петербурге самая тоскливая, серая, с постоянным дождичком.

351. Мекк - Чайковскому

Висбаден,

2 ноября 1886 г.

Милый, дорогой друг мой! Как больно мне было узнать из Вашего письма, что Вы опять хвораете. Ради бога, милый друг мой, берегите себя, занимайтесь поменьше; Вы уже так много доставили наслаждения человечеству, что уже имеете право хотя бы и ничего не делать. А мне так обидно, что я лишена теперь счастия слушать Ваши сочинения, что, признаюсь, я желала бы, чтобы Вы меньше сочиняли, - это своего рода ревность, но что делать? - человек слаб. Дай господи, чтобы Ваша головная боль совсем и навсегда оставила Вас.

В прошлом своем письме я забыла еще раз много и много поблагодарить Вас, мой милый, добрый друг, за Вашу протекцию Генриху Пахульскому, так как теперь ему уже дали занятие в консерватории. Бесконечно благодарю Вас, горячо уважаемый друг мой, за это выражение Вашей дружбы ко мне. А бедный Владислав Альбертович никак не может поправиться своими нервами, делается совсем ипохондриком. и хотя музыка есть его единственный культ, но и в ней он не находит облегчения своему постоянному беспокойству и тревогам. Какое зло дала природа людям - эти нервы, и ведь никаких средств нет против них, - так люди и погибают.

Мы слушаем здесь каждый день, а иногда и два раза в день очень хороший оркестр, а третьего дня слушали и солистку Sophie Menther. Вы, вероятно, знаете эту артистку, дорогой мой? Она очень блестящая пианистка. Играла больше всего Листа. На прошлой неделе играл также Саразате, но я не была в концерте, потому что только что вернулась в тот вечер из Heidelberg, куда я ездила искать для Милочки precepteur [наставника]. Гувернантка у нее есть, итальянка, M-elle Balmas, но она учит ее трем языкам: итальянскому, французскому и английскому, а в научных предметах она слаба, так я взяла из Гейдельбергского университета докторанта Sutterlin, молодого человека, от которого университет ожидает очень много; так, по крайней мере, заявил профессор, к которому я обратилась.

В тот же вечер, как играл Саразате, исполняли также Ваш Andante из Первого квартета, но исполняли всем Streichorchestr'ом [струнным оркестром], и Влад[ислав] Альб[ертович] говорил, что нехорошо исполняли; это очень жаль.

Я уже сегодня пишу второе письмо, а потому кончаю. Будьте здоровы, милый, дорогой Друг мой, и не забывайте всею душою горячо Вас любящую

Н. ф.-Мекк.

352. Чайковский - Мекк

С.-Петербург,

4 ноября 1886 г.

Милый, дорогой, бесценный друг!