Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1

Моя Дари — созданная исключительно моей душой — из ничего. Я как [пел]: «напишу тебя, небывшая никогда… и бу-дешь!» И она стала быть. Вот. Мне смешно, когда ты, выдумщица, припутываешь сюда — какую-то бесцветную Дашу! Чушь какая! Я _т_а_к_о_й_ — _Д_а_р_и_ — _о_ч_е_в_и_д_н_о, _х_о_т_е_л… и _с_о_з_д_а_л. И — спустя, — ею, этой _м_о_е_й, — и _н_е_ _б_ы_в_ш_е_й, и _с_т_а_в_ш_е_й, — нашел _Ж_и_в_у_ю, _т_е_б_я! Да, да, да!!! _В_и_ж_у. Я писал, а _т_ы_ — _о_н_а_ — уже была! _т_а_и_л_а_с_ь, _ж_и_л_а_ в моей душе, — и на земле! Сущая!! До чего же это теперь мне ясно! Ты себя узнала в Дари! до трепета… до сладостной тоски-тревоги… ты не могла, прочитав, «прийти в себя»… Но ты куда _б_о_л_ь_ш_е_ Дари, чудесно-сложней, нервней, трепетней, _п_о_л_н_е_й, краше, заманней, чаровница милая, чудеска! Нет, ты не «гололедица», нет… прости, но ты… чарующе обаятельна… именно, _с_в_о_е_ю_ «недоступностью»… помнишь: «вертится — вьется, а в руки не дается»?! Да это же предел прелести… — тут уж слово «кокетство» — бессильно. Вот почему верно — в отношении тебя — «несказанный рай»… — сверхблаженство. Я это чувствую в тебе, это только ты могла бы дать. И это многие чувствуют (-вали), но не так глубоко, а — площе, более плоско и низменней. Прелестна, несказанна в тебе — _д_у_х_о_в_н_о_с_т_ь, в соединении… с обаянием, обликом осязаемым, движениями, (ты, уверен, удивительно женственно-изящна, — именно — чарующе-привлекательна, _м_а_н_я_щ_а…) — и за всем этим — _н_е_с_б_ы_т_о_ч_н_о_е, нескАзанное счастье твоей любви. Твоя любовь — (видишь, я и тут _в_и_ж_у_ воображением, создаю, а это уже есть) — необычайна, — предчувствую — глубоко-чарующа, от НЕЕ можно изнемочь душой, сердцем и… быть «р_а_з_ъ_я_т_ы_м»: сладостное онемение, как после какого-то неземного, душевного _м_а_с_с_а_ж_а… Прости, если я тебя невольно волную: в этом есть что-то и от «страстности».

2. Ш.42, 5 дня Ольгуша, милая… я _в_с_е_ сказал. Будь спокойна.

Я больше не буду мнительным. Поверь же: тебе я верю во _в_с_е_м. Люблю тебя навечно и безмерно. Ты мне _д_а_р_о_в_а_н_а. Ты — несравнима, несравненна. Какое счастье писателю — создавать, искать, облекать словом — и — _н_а_й_т_и! Нет, в Оле «Куликова поля» и в тебе — _о_б_щ_е_е. Это тоже предчувствие мое. Ты замечательно сказала: «коли сомневался бы в _т_а_к_о_м_ писатель, то и _н_е_ дал бы!» Точней, глубже — нельзя. И ты права: я _н_е_ сомневался. И следователь мой _н_е_ сомневался. Разве не чувствуется его «страстность прозелита», только что _п_о_в_е_р_и_в_ш_е_г_о, а потому и… рассказывающего об этом. И. А. тут «перестарался смудровать». У-мница, гений ты мой, девчурка!

Хочу тебя видеть, обнять, _в_с_е_ взглядом сказать тебе. На этих днях буду у Лукиных в Медоне, все дознаю, как он получает позволения. Был вот в Италии на днях, а мне… в 37 г. не могли дать визы, — в течение 2 мес., хоть хлопотала русская колония в Риме, Милане, Флоренции… — и это — _д_о_ войны. Полагаю, что большевики тогда совали палки, о-чевидно… с ними считались. Но _т_е_п_е_р_ь, после всего, что я сделал для укрепления человеческой воли в борьбе с большевизмом… этого же _н_е_ закрыть, это же в моих книгах, на многих языках… — вот, в Германии разрешили же вновь издавать мое «Солнце мертвых», «как бы в исключение»! — почему теперь мне не дадут визы?! Я все сведения получу у Лукина, везде буду хлопотать, где надо, и я тебя увижу. И, кстати, мой мотив уважительный: мне надо устроить литературные дела и переговорить с Сережей. Там и встретимся, Бог даст. И — верю — недалеко время, когда мы _в_м_е_с_т_е_ въедем в Россию. Б_е_з_ тебя я не поеду туда. Тебя здесь не оставлю. Ты можешь меня разлюбить… — ну, кто что знает! — но я _б_е_з_ тебя не буду. Во всяком случае я буду всегда близко от тебя.