Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1

На мои вопросы (постоянные) «будет ли операция или без нее _о_б_о_й_т_и_с_ь_ можно», доктор _т_е_п_е_р_ь_ почему-то не говорит так определенно, как в 1-ый день, но — «не знаю, — что скажут фото». Утешал он меня только тогда, в первый день?? Я была тогда вне всяких нервов, или вернее — сплошной обнаженный нерв. Теперь доктор скрывается (?) за «не знаю». Знает он? Или _н_е_ знает? Я панически, до ужаса, до холодного пота боюсь операции… И… все же… м. б. придется принять.

Я до отчаяния дохожу. Прошу, молю Бога, чувствую себя недостойной Его Милости, Его чуда, и все же прошу, как та женщина «крупиц для псов со стола господина»²⁵⁵. Я не могу дольше выносить этой муки неизвестности, я изнываю. Сестры — прелесть. Утешают. Но, что все это… Я не должна, не смею так писать тебе, — я знаю это. Но я не могу скрываться за другими, неверными словами. Прости мне. От 12-го было твое письмо. Здоров ли ты? Господи, я все истерзана нашими постоянными несчастьями. С невероятными усилиями приезжают ко мне то мама, то Сережа, то золовка, свекор, еще одна старушка, полубольной, забинтованный, загипсованный Ар, сам еле передвигаясь… ужасно! Завтра жду маму с Фасей. Мама разрывается дома. Ар сегодня сказал, что все-таки удалось ему найти девчушку-прислугу. Но что с ней мама «без языка» будет делать. Одевать и раздевать, мыть и т. д. Арнольда приходит работник, кормит мама. Мне жутко думать о Схалквейке, масса стирки, некому белье собрать, отдать. Я все разыскивать по лавкам умела, теперь у них ничего нету. Мама измучилась…

Не могу ничего тебе радостного написать, Ванюша. Вся — нерв. Прошу тебя только помолиться. Я лежу, т. е. почти сижу, в подушках, на резиновом кругу. Неловко. День и ночь на спине. Кровь больше не показывается. В больнице здесь вообще ни разу не было, — только старая выходила буро-коричневая из почки, забитой сгустком. Свежей не было. Пока… У меня нет никаких мыслей, желаний, кроме одного, панического ужаса и острого желания поправиться.

Я лежу в хорошей комнате с одной дамой. Тоже почечная, тоже моего доктора. Но вообще здесь все почти хирургические пациенты. Дико дорогая клиника. Опять вылетит на меня уйма денег. И еще все эти неудавшиеся фото: штук 8–10, и новые, завтра. Ну, не буду. Довольно.

Я не даю тебе здешнего адреса, т. к. не знаю, долго ли я тут буду.

Мама перешлет. Помолись за меня! Помолись! Помолись! Умоляю тебя! «Если двое соберутся во Имя Его и попросят чего, то Он посреди их, и исполнит о чем просят»²⁵⁶.

Но завтра я услышу, будет ли нужна операция!.. Завтра, Ваня!

О, почувствуй, и помолись завтра!

Помолись! Помолись! Если не нужна операция, то он срежет полип изнутри, или прижжет. Не знаю. Я никакой боли не боюсь. Я на все готова, — только бы не было операции!..

Помолись — почувствуй _з_а_в_т_р_а!

О, Ваня!

Ну, всего тебе доброго, Ванечка, и, главное: будь _з_д_о_р_о_в!

Все остальное — не важно! Будь здоров! Я верю, что смогу тебе написать скоро и радостнее!

Верь и ты, мой дорогой друг!

Верь для меня, Ваня! Молись, молись, Ваня, молись, прошу!

Целую тебя и крещу.

Твоя Оля

Перечитала и страшусь, что огорчишься ты, мой родной… Больно мне, но что же делать.

Ванечка, не огорчайся слишком!

Одно хорошо, что сама по себе почка здорова. Могло бы хуже быть. Опухоли нет. Полип-то, кажется, не опасно. Ванечка, помолись!

Мама обещала по возможности тебе тоже писать.

124

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

27. III.42

Христос Воскресе!

Мой милый, родной мой Ванечка!

Страшно мне писать это «Христос Воскресе» теперь, лежа, не чувствуя еще Пасхи, но уже пора писать!

Я обнимаю тебя и целую крепко и свято три раза, а потом… еще… и не три, сверх трех!