Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1

Перечитываю Ваше последнее письмо… и все открываю новое и новое. Я не поняла всего сначала. О сестре Сережи¹³⁰ Вы не совсем верно думаете. Она все дни, и «ноябрьские», — в думах о своем далеком. Она очень страдает все это время. Я это хорошо знаю.

Я читаю и перечитываю ваши книги. «Солнце мертвых» принимаю совсем особенно. «Про одну старуху», «Степное чудо» я несколько раз уже и раньше читала. Обожаю эти книги. А «Няня из Москвы» какая прелесть, а «Свет Разума»? Я бываю прямо «восхИщена», когда читаю Ваше. Теперь Вы вероятно из-за болезни не будете долго писать «Пути Небесные». Как это жаль! Молюсь, чтобы Вы скорее выздоровели! Черкните же мне, что с Вами! И можете ли читать мои письма сами? В последнем Вашем письме Вы сообщили, что газету не можете читать сами. Как мне больно за Вас! Я все время провожу в том, что пытаюсь утешить Сережину сестру, но плохо это удается. Она совсем издергалась. В субботу собираюсь поехать в Утрехт. Будут готовы «глаза». От М[арины] К[вартировой] мне все еще нет ни строчки. Я просила ее еще 28-го окт., и все не отвечает. От одной моей маленькой приятельницы (моя бывшая воспитанница¹³¹) я знаю, что за это время запретили посылать фото из Берлина. Неужели это верно?! Была бы тогда непростительна такая неисполнительность со стороны М[арины]. Вы ей писали?

Дорогой Иван Сергеевич, ради Бога, лечитесь, исполняйте все, что скажет доктор, берегитесь! И… обязательно черкните, или попросите кого-нибудь написать мне о ходе Вашей болезни.

Сообщите, когда сможете сами читать мои письма. Я напишу тогда больше и кое-какие «рассказы». Я ничего писать не могу, хотя в душе очень много разных тем. За последние дни опять пошла серия мигреней, давно было прошедших. В Берлине я часто ими мучилась. И вот теперь опять, хотя еще терпимо, могу переносить на ногах.

Погода почти весенняя эти 2 дня. Сейчас пошел дождь, теплый, как в апреле. Ну, всего Вам доброго! Будьте здоровы! Господь да хранит Вас! С самым душевным приветом, искренне Ваша О. С.

47

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

26. XI.41

1 ч. дня

Светлая моя церкОвка, только что из центра Paris. Достал для тебя Тютчева — получишь. И — еще что-то. Это — не хмурься! — для твоей «душки». Только бы дошли. На мой случайный вкус — «Apres l’ondie» — «после ливня». Ты знаешь — я люблю ливни и давал не раз: в «Истории любовной», в «Богомолье», в «На пеньках». И все — по-разному. Так вот, это после моего «ливня»… писем. Но он не прекратился: сердце все занято тобой, — надо же ему умыться! Сразу всего нельзя послать, т. к. у меня есть еще «L’heure bleue» и «Muguet» — ландыш. Любимой тобой марки. Не смей гневаться глу-пенькая моя, голубочка. Мне это маленькая радость. Вышлю в другой посылке. И это, в сущности, — «твоя от твоих», мне давно ничего не стоит. Еще попробую — и тоже на Сережу, — маленькую баночку чудесного меду, с полей Sent-Genevieve des Paris, с русской пасеки, чистейший! и какой же душистый — ну, прямо, ты! Я тебя пью с вечерним чаем. Ро-зы! Твои щечки, бледненькие. И еще — селюкрин. Непременно ешь, с перерывом после каждой коробки в 5–6 дней. Увидишь, как окрепнешь. Для твоей работы! Спал чудесно. И, засыпая, так нежно, до истаивания сердца, — все о тебе, все о тебе! Твой глупый Ваня

[На полях: ] Я — в «норме» — и никаких болей!

Очень есть хочу, — пирую — курицу прислали.

48

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

26. XI.41

3 ч. дня

Видишь, Олечек, я хочу тебе переслать по возможности все «тона» Guerlain’a, чтобы ты могла выбрать для себя лучшее, — ты, капризна. Есть у них: coque d’or, sous le vent. Vega. Vol de nuit. Jasmin. Shalimar. Djedi. L’heure bleu (есть уже у меня), Zin. Mitsouko. Jicxy. Pois de senteur (должно быть хорош, я очень — люблю душистый горошек) Cour de Russie (вот чертовщина!), да м. б. это о «[1 cл. нрзб.] коже русской» — Lavande! Violette. Muguet (есть уже) и Apres l’ondie — посылаю сегодня, да еще не знаю — пойдет ли. Мне недавно Cheff de bureau de Post[87] говорил — можно. Мед (посылаю) такой же ароматичный, сладкий, как чьи-то губки. Погода мутная, но мне светло, я, оказывается, барометр хороший. Тютчева — [редкость] добыл тебе, едва нашел, — да еще в переплете. Пошлет магазин на днях. Я помечу крестиками стихи, связанные с любовью к Денисовой. Но трудно все установить, есть безвестные. Целую глазки. Твой И. Ш.

[На полях: ] Ласточка, пиши!

Я себя знаю: сейчас я могу писать — дрожу, и — любить.

Очень хочу писать роман. О, как люблю! Все ярче. Готов..!

49

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

26. XI.41

Ванечка, родной мой, солнышко ясное, — я так страдаю. Болен ты? Сердишься? Писем от тебя нет. Я изнемогаю, — именно изнемогаю. Могла бы написать: «умираю», но… я все еще «живу»… т. е. «дышу и двигаюсь». Да, «живу»! Пишу открытку, чтобы ты сразу мог увидеть, что сможешь (м. б.?) сам прочесть.