Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1

Утро 23-го Ваня, еще об «инкогнито». Ты понял бы все иначе, если бы знал, как я тогда в жизни была одинока. Все время одинока. Я видела и знала, что так я не могу, ни на какую встречу я не надеялась. Я была в каком-то отчаянии от людей. Этому виной «N». Я хотела уйти в монастырь сперва (в России это почти что случилось), потом я вся отдалась идее «дать то, чего я не могу в людях найти». Это сумасшествие. Я это теперь вижу. М. б. моя прирожденная любовь к детям. Я до отчаяния детей любила (теперь все, и это стерлось), не могла помыслить без ребенка прожить жизнь. Спроси маму! Это была фанатичная одержимость. Я девочкой еще искала по-осеням в листьях, не найду ли подкидыша — начиталась, что бывает. А тут, я решила, что с тем огнем во мне, с идеалом чудесного моего папы в сердце, я создам то, чего больше нет. Я соглашаюсь — это больное. Это мое непонимание обоюдной любви… Теперь понимаю. И тогда конечно как-то знала, и… потому «инкогнито». Я не хотела «его» прямого участия как бы в «творчестве» моего идеала, не надеялась, боялась его второй половины. Дико все это. Но это же были не планы, а только как сны мои. Я могла бы лучше не говорить, это же исповедь моя тебе была в «помыслах». Конечно ничего бы не было. Я только объясняю, почему эти мысли могли возникнуть. Представь, что я всегда думала, да и теперь часто бывает, что я проживу недолго, что торопиться надо. Почему? Не знаю. Но по этому «инкогнито» ты можешь судить как я боялась, чтобы это не обратилось в разврат! Пойми это! Если ты меня в этих моих мечтах о ребенке не сможешь понять, — то мне это больно. Это было _н_и_ч_у_т_ь_ не грязно. В поисках света, — я думала создать свое! Это настолько фантастично, что я понимаю твой упрек. М. б. имело влияние чтение об одной такой истории. Нет, не такой, по существу — не такой. Но это «инкогнито» было… Я же безумно впечатлительна. Но не думаю, что я и поступаю по впечатлительности! Нет, но я тебе и о думах своих писала. Пойми же! Я конечно была глупая девчонка. Я была очень одинока. Тебе надо бы много, много знать обо мне, о детстве, юношестве, — тогда бы понял. Я вечно жила где-то не тут. Ванечка, прости что не подготовив тебя (обрисовкой себя самой), я подвергла тебя страданию своей «повести». Это было глупо, не продумано. Но посылкой кусочка платья, я не хотела тебя томить. Почему это сделала? Сама не знаю. Потому что увлеклась рассказом. Со мной бывает — все, все рассказываю. Мне самое ужасное — знать, что мучаешься ты. Не могла сознательно мучить. Прости за все! Но это невольно. Кончаю. Мучаюсь. Постарайся понять Олю. Уясни себе меня, какую уже знаешь. Ты веришь же письмам О. А. — И. С…. до 1941 г.? Ну прости! Если бы я тебя давно встретила, то была бы очень счастливая, ни на кого бы и не посмотрела! Т. к. и смотрела-то я, ища Тебя! Никаких «соблазнов» не могло бы быть мне с _т_о_б_о_й! Целую. Оля

[На полях: ] Послать тебе обратно фото с О. А. и твою на могилке? Ты просил, а мне жалко.

Ты и «полюбил»-то меня м. б. по случайно совпавшему имени? Иначе не постигаю мучительств. Мучаюсь! Прости!

Я отдаю переплетать твои книги. Если еще хочешь, — то привали автографы. Я бы хотела их вплести тогда.

Торопись это сделать, т. к. не будет материала.

Ты не ответил мне на письмо от 1-го I с надписью поперек! Получил?

Ванечка, ты вся моя радость жизни! Вернись! Без тебя я не могу! Но и так как сейчас — не могу. Я — только достойная тебя, могу любить тебя!

Ванечка, не могу без тебя, но любить тебя могу только, будучи тебя достойной!

Перечитала, — не бойся — я ничего не сделаю с собой. — Этот рассказ только иллюстрация (о служащем в банке).

Да и что можно сделать? Мои муки теперь хуже смерти.

91

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

23. I.42 10 утра