Переписывая прошлое: Как культура отмены мешает строить будущее

«[“Оаристис”] интересен тем, как остроумно автор подмечает маневры девушки и ее ханжеские ужимки. На самом деле ее желание едва ли уступает желанию партнера. Ее преданность целомудренной Артемиде – обычная условность, предписанная приличиями, которая ничего не доказывает и не играет никакой роли. Сначала она охотно позволила себя поцеловать, и Дафнис это заметил, на что она очень обиделась [в тексте об этом ничего не сказано!]. Позже, когда ей приходит в голову [это предлагает Дафнис, а не она] ступить на территорию, которая уже должна быть ей знакома [об этом ничего не сказано!], она осознанно бежит навстречу катастрофе. Словом, она согласна. ‹…› Однако, даже будучи простушкой ‹…›, она все-таки женщина. Слыша его мольбы, она хочет, чтобы он силой взял то, что она сама жаждет отдать [об этом в тексте тоже не говорится]. Она вовсе не наивна. Она знает, на что идет, говорит без смущения [!] о родовых муках ‹…›, не позволяет себе предаться тому, к чему стремится [!], пока не примет, насколько это в ее силах [!], меры предосторожности [интересно какие]»{94}.

В европейской, то есть западной, культуре-наследии немало неосознанного. Подобные высказывания можно найти у самых успешных и уважаемых ее представителей. Например, Хорхе Луис Борхес описывал Федерико Гарсию Лорку вполне гомофобным тоном и говорил: «Им так восхищаются в Соединенных Штатах лишь потому, что ему повезло быть казненным»{95}. А вот что писал Джордж Стайнер (и что ему никто не ставит в вину): «Произведения Моцарта гораздо глубже, чем удары барабанов и яванские колокольчики»{96}. Точно так же Ален Финкелькрот в своем «Поражении мысли» настаивал на иерархии между Бетховеном и Бобом Марли{97}. И все эти неосознанные мизогиния, гомофобия, расизм и т. д. идут рука об руку с догмой о превосходстве европейской культуры. «Почему бы и не появиться карибскому Прусту или африканскому Бетховену?» – спрашивал тот же Стайнер{98}, вторя требованию Сола Беллоу: «Покажите мне зулусского Пруста»{99}. «Но искренне ли мы верим в возможность такого пришествия? – писал Стайнер далее. – Или есть основания ощущать, что сумерки сгущаются?» Об этой манере дискредитировать культуру «других» можно сказать то же, что говорила Тони Моррисон о дискредитации их языка:

«Дискредитация языка другого – первая забота тех, у кого в руках оружие; имея армию и флот, вы можете сказать другому, что его язык – не язык вовсе, что то, что он произносит, больше похоже на звуки, издаваемые животными. Понять, как справиться с этим подчиненным положением собственного языка, – фундаментальная задача всех угнетенных народов»{100}.

Поскольку европейская культура определяется как превосходящая все остальные, она должна быть культурой par excellence, универсальной культурой. Таким образом, в основе мировоззрения этих самопровозглашенных универсалистов лежит мнение, прямо противоположное подлинному универсализму мышления. Это партикуляризм, который ранжирует все вокруг, опираясь на свои представления{101}. Короче говоря, эти якобы универсалисты – провинциалы, не знающие самих себя.

Столь же безотчетно в европейской культуре проявляются консерватизм, авторитаризм, антидемократические стремления, любовь к сильным и враждебность к слабым.