Завоевание мира сопровождалось порабощением миллионов мужчин, женщин и детей. Институт рабства был не нов, но ему впервые потребовалось оправдание. Этим занялись папы и их клирики. Уже во время крестовых походов ученые богословы постановили, что пленных мусульман разрешено продавать в рабство, поскольку они враждебны христианству{73}
. А что насчет тех народов, с которыми, например, столкнулись португальцы в Африке? Сложно считать врагами христианства людей, которые никогда о нем не слышали. Король Португалии написал папе римскому, а тот дал исчерпывающий ответ: африканцы – язычники, а значит, враги Христа.«Справедливо желая, чтобы все, что касается целостности и распространения веры, за которую Христос, Бог наш, пролил свою кровь, процветало в добродетельных душах верующих ‹…›, мы настоящим даруем вам нашей апостольской властью полное и неограниченное разрешение вторгаться [в другие края], искать, захватывать и покорять сарацин, язычников и всех прочих неверных и врагов Христа, где бы они ни находились ‹…›, и обращать их в вечное рабство»{74}
.За этим обоснованием последовали и другие, сначала теологические, подобные процитированному выше, а позже, с изобретением понятия расы и разработкой теории расового неравенства, – «научные»{75}
. Вот так Европа в течение пяти веков правила миром, навязав ему свой порядок: женоненавистнический патриархат, рабство и расизм, произвол колониалистов, религиозную нетерпимость и подавление мысли, уничтожение окружающей среды ради экономической эксплуатации{76}.Несправедливый порядок и культура отмены
Этот порядок – если можно так называть откровенное и неприкрытое утверждение несправедливости посредством технологического превосходства – сопровождало создание историографии, носящей совершенно сакральный характер, которая была призвана не только подпитывать гордость европейцев, но и легитимизировать их господство.
Эта сакральная историография пережила деколонизацию. Всех детей моего поколения учили, что Христофор Колумб был «великим человеком» и «открыл Америку». Пятисотлетие 1492 года отмечалось как годовщина счастливого события, которое стало символом величия человечества – наиболее заметного в европейцах – и открыло благословенную эру глобализации. Я помню, однако (мне было четырнадцать), что в этом веселье слышались фальшивые нотки. Некоторые – кто именно, я тогда не мог сказать – ставили празднование под вопрос. Но до меня донеслось лишь едва слышное эхо этих возражений. Все заглушал гром фанфар.
Сегодня такой праздник был бы невозможен. История европейской цивилизации перестала быть чем-то священным. Начиная с шестидесятых годов XX века усилия нескольких поколений историков и активистов заставили ее сойти с пьедестала. Она обрела человечность. Но, став человечной, она стала сложной. Как теперь трактовать прошлое? Что делать с памятью о «великих людях»? Как следует поступить с шедеврами, которые они нам оставили? А с дисциплинами, которые так или иначе обслуживали империализм? Одним словом, что делать с европейской (и, следовательно, западной) культурой-наследием?
Вполне естественно, что современная молодежь, будь то представители некогда порабощенных слоев населения или нет, возмущена тем, как полиция безнаказанно оскорбляет, третирует, а порой и убивает их цветных сограждан. Они чувствуют себя униженными и оскорбленными высокомерием, с которым правые и крайне правые то и дело радуются «благам колонизации». И наконец, они постоянно сталкиваются с тем, что устройство мира все еще во многом отражает расистские и колониальные установки. Тем временем значительная часть «прогрессивной» элиты усугубляет ситуацию своим самолюбованием, с чистой совестью продолжая твердить, что западная культура дала миру демократию, философию и науку. А Европейский союз, претендующий на роль оплота гуманности «в мире чудовищ»{77}
, проводит политику, из-за которой у его границ гибнут тысячи мигрантов{78}. Неудивительно, что этим молодым людям иногда хочется «стереть все» и покончить с западной культурой-наследием.Но у истоков культуры отмены, на мой взгляд, стоит не только реакция на сегодняшние несчастья и несправедливость. Это движение берет свое начало в глубине веков.