Кусок полотна падает на пол. Лампа слишком далеко, букв не разобрать, но вставать не хочется. Я и так знаю книгу почти наизусть.
Отец подарил мне это на двенадцатый день рождения. «Воспоминания Уильяма Лэнгленда» стали первой книгой, которую я прочел от начала до конца. Я и раньше видел книги: они были у нас в школе, и учителя не уставали повторять, как высоко они ценятся. Книги бесценны, твердили они. Моего приятеля выпороли за то, что посадил на страницу кляксу. Но в школьных книгах содержались воспоминания дряхлых ученых, отчаянно нуждавшихся в паре монет на спокойную старость. Никому не было дела до их жизни, проведенной за преподаванием геометрии, экспериментами с призмами или разведением пчел. В библиотеке мы прятались или плакали; в старших классах она стала местом кратких грубоватых любовных встреч. Никто не ходил туда читать. Книги еле слышно поскрипывали на полках, точно повелевая нам не лезть не в свое дело. Их свезли туда, чтобы произвести впечатление на родителей; они были такой же частью школьной обстановки, как витражи или новое поле для крикета.
Но «Воспоминания Уильяма Лэнгленда»… о, то была совсем другая книга. Я хорошо помню день, когда мне ее подарили. Мать всегда устраивала событие из дней рождения и суетилась вокруг нас с нервозным энтузиазмом, в любой момент грозившим обернуться истерикой. Подарки раздавала она, не отец. В том году я получил крикетную биту или фехтовальную рапиру, уж не помню, что именно, и я поблагодарил ее за это так горячо, как только был способен. В честь дня рождения устроили чаепитие с тортом, украшенным фигурками ядовито-зеленого цвета; прежде чем мы начали есть, их пришлось снять. На праздник явились девочки в платьях с рюшами и мальчики в пузатых бриджах, и те, и другие в сопровождении нянь. Гости заполонили всю гостиную, и я заметил, что мать неприязненно поджала губы. От сладкого у меня разболелась голова. Когда гости начали уходить, я попытался ускользнуть во двор, но мать немедля вызвала меня обратно.
– Отец хочет видеть тебя. Он в своем кабинете, – промолвила она пустым, скучающим тоном, каким всегда говорила об отце.
Я открыл его под пристальным взором отца. Оберточная бумага была темно-синего цвета с золотым узором. Я развернул подарок, не зная, что говорить. Не помню, что я тогда почувствовал. Наконец я поблагодарил отца и открыл книгу, тревожно избегая отцовского взгляда.
Фронтиспис[6]
– цветная гравюра – изображал лес осенним днем. Солнце садилось за заросшей мхом каменной стеной; золотились папоротники. Я вдохнул сладкий яблочный аромат прохладной земли и сырого подлеска. На миг я перенесся туда, в этот лес, покинув стены отцовского кабинета.Кажется, я поблагодарил его еще раз. Потом он вроде бы показал мне титульный лист и печати, подтверждающие, что книга изготовлена с согласия Лэнгленда и куплена у уполномоченного книгопродавца. Само собой, он назвал стоимость книги. Но все это не имело для меня никакого значения. Я поднялся наверх и прочел книгу почти до самого конца. Она поглотила меня, и я даже не слышал, как прозвонили к ужину; не видел Эбигейл, когда та зашла в детскую зажечь лампы. Ласковые волны воспоминаний баюкали меня; я унесся в бескрайние поля и дремучие леса и увидел домик на дереве, ручную выдру и приключения на старой каменоломне. Добродушную, толстую мать, отца, умевшего ездить верхом и охотиться, трех старших братьев и верного друга, фермерского сына, всегда готового прийти на выручку… Лишь когда настало время ложиться спать, няня отобрала у меня книгу. Я очнулся, моргнул и вспомнил, где нахожусь; вспомнил, кто я.
Сколько раз я перечитывал ее с тех пор? Закрыв глаза, я вижу деревню Лэнгленда в низине и тропинку, ведущую к ней с крутого холма. Слышу, как поскрипывает известняк под редкой травой, на которой я лежу, глядя в небо. Вдыхаю ароматы дикого чабреца и нагретой солнцем земли.
В конце книги Уильям женился. Эта часть нравилась мне меньше всего.