Я смотрю на него. Сердце пронзает дрожь. Вскоре мне захочется смотреть на него неотрывно, снова изучать каждую веснушку, каждое движение губ и каждую ресницу. Но пока еще рано. Пока я могу лишь смотреть на него украдкой и продолжать дышать.
После долгой голодовки опасно сразу набрасываться на еду. Но соблазн слишком велик. Я смотрю на поле, заросшее травой, но стоит закрыть глаза, и передо мной вырастают руины замка, двор фермерского дома и треснувший лед на замерзшем рву. Воспоминаний слишком много. Они кружатся в голове, как карусель. Наконец карусель замедляет ход. Теперь я могу разглядеть отдельные формы и детали. Блики света на сине-фиолетовом камне в ладони ювелира. Пасьянс на выцветшем покрывале. Щенок терьера, вырывающийся из моих рук. Розовый сад, расстегнутая рубашка, кровоточащая царапина на нагретой солнцем коже. Но стоит чуть отвлечься, и перед глазами всплывают совсем другие картины: запертая дверь; еда на тарелке покрывается застывшей жирной коркой; отец с ремнем в руках. Проходят недели. Снова двор фермерского дома; запекшаяся под раскаленным солнцем пыль. Альта плюет мне в лицо. Открытое окно на втором этаже, крики, переходящие в рыдания. Лицо Альты, пожимающей плечами и уступающей мне дорогу.
Но даже эти воспоминания теперь не кажутся невыносимыми. Я делаю вдох. В груди по-прежнему болит, но мне уже лучше.
Дальше приходит память о том времени, когда я уже
Я прогоняю эту мысль. Он не виноват. Будь я на его месте, поступил бы так же.
Поворачиваюсь к нему. Он настороженно смотрит на меня.
– Прости меня, – выдыхаю я. – За то, что оставил тебя. И за… за все остальное.
Он поводит плечами.
– Теперь уже неважно.
– Я ведь даже не поинтересовался, что было в твоей книге. Не расспросил о твоих воспоминаниях. Я видел, как ты сжег ее, и даже не…
– Потеряв память, начинаешь странно себя вести, – замечает он и, кажется, улыбается краешком губ. – Особенно если ты и раньше был не слишком внимателен к окружающим.
– Эй! – Мы смотрим друг на друга и одновременно отворачиваемся. Я прислоняюсь к колонне летнего дома и кладу руки в карманы. Пальцы нащупывают что-то мягкое и влажное. Я достаю из кармана розу, которую вставил утром в петлицу. Кажется, с тех пор прошла целая вечность. Бросаю ее на траву как можно дальше от себя. Эмметт наблюдает за мной, но ничего не говорит. Я делаю глубокий вдохи собираюсь что-то сказать, но говорю совсем другое.
– Ты говорил правду?
– Когда?
– Перед тем как…
– О. – Он поеживается. – Я просто хотел тебя отвлечь. Чтобы ты не бросился в пекло.
– Я спрашивал не об этом.
– Ну, знаешь… – Он встает и поворачивается ко мне спиной. Наконец он произносит: – Спроси меня завтра утром.
Я киваю. И продолжаю кивать. Мне хочется улыбаться во весь рот, но еще не время.
– Ты сжег мою книгу. Я запретил тебе, а ты все равно это сделал.
– Да.
– Так, значит. – Я смотрю на деревья. Над кронами расползается дымовой гриб. – И ты сжег не только мою книгу, но много других. Ты сжег всю библиотеку.
– Да. – Он поворачивается и смотрит на дым.
– Разве это не опасно? Если все они разом вспомнят?
– Не знаю… так вышло нечаянно. – Он косится на меня. – Это всего лишь догадка, но, думаю, большинство книг в коллекции Лэтворти были изготовлены на продажу. Люди, продавшие свои воспоминания, не прочь вернуть их. Очень на это надеюсь.
Где сейчас эти люди? Падают на колени посреди улицы. На полях. На кухнях. Память настигает их в поцелуе или в драке. Я представляю, каково это – вспомнить все. Свадьбу дочери. Первый раз, когда взял на руки новорожденного сына. Колокольчики. В груди нестерпимо ноет, и дым тут ни при чем.