Переплет

Тут мы услышали голос матери; мать кричала.

Альта остановилась; за нами захлопнулась калитка.

Мы переглянулись. До нас доносились обрывки фраз: как ты можешь так говорить… нельзя, нам просто нельзя…

Мои ноги задрожали оттого; что пришлось стоять неподвижно. Вытянув руку, я оперся о стену повелевая сердцу успокоиться.

Сквозь щель в кухонных занавесках просачивался треугольник света от лампы; его то и дело заслоняла тень. Отец ходил по кухне взад-вперед.

– Мы не можем стоять здесь весь вечер, Эммету – промолвила Альта почти шепотом.

– Вряд ли это что-то серьезное.

Мать с отцом всю неделю ссорились из-за жнейки, укоряя друг друга; что никто не додумался проверить ее. О том; что это была моя обязанность; родители и не заикнулись.

Раздался грохот: кулак ударил о стол. Отец повысил голос:

– А что я должен делать? Отказать? Колдунья проклянет нас в мгновение ока.

– Она уже это сделала! Взгляни на него, Роберт! Что, если он никогда не поправится? Это все ее проделки.

– Он сам виноват. Если бы он…

В ушах зазвенело, и на мгновение я перестал слышать голос отца. Мир накренился перед глазами, затем вроде бы выровнялся и снова закачался, как качели. Я проглотил подступившую к горлу желчь. Когда я снова смог сосредоточиться, наступила тишина.

– Этого мы не знаем, – тихо произнес отец, но мы его услышали. – Что, если она ему поможет? Пока он болел, она писала и справлялась о его здоровье.

– Потому что он был нужен ей! Нет, Роберт, нет! Я не позволю этому случиться, его место здесь, с нами, и что бы он ни натворил, он по-прежнему наш сын. А она – у меня от нее мурашки…

– Ты с ней ни разу не виделась. Не тебе пришлось идти туда и…

– Мне все равно! Она уже натворила дел. Я не отдам ей сына.

Альта взглянула на меня. Ее лицо изменилось, взяв меня за руку, она потянула меня вперед.

– Пойдем, – сказала она осторожным тоном, каким подзывала цыплят. – День выдался длинный, ты, верно, проголодался, а уж я и подавно. Надеюсь, нам оставили пирога, иначе кому-то не поздоровится. Иначе я воткну этому обжоре вилку в сердце. А потом его съем. – У двери она остановилась и добавила: – С горчицей.

Сестрица распахнула дверь.

Родители стояли в разных углах: отец у окна, спиной к нам, а мать – у очага; отсветы пламени краснели на ее щеках, как пятна румян. Между ними на столе лежал лист плотной сливочно-белой бумаги и распечатанный конверт. Мама взглянула на меня, затем на Альту, и шагнула к столу.

– Ужин, – объявила Альта. – Эмметт, сядь, ты же сейчас в обморок грохнешься, судя по виду. Гляди-ка, никто и не подумал накрыть на стол! А пирог, стало быть, еще в печи. – Она поставила рядом со мной стопку тарелок. – Хлеба? Пива? Я здесь сегодня одна за подавальщицу? – Она скрылась в кладовой.

– Эмметт, – не оборачиваясь, промолвил отец, – на столе письмо. Прочти его.

Он подвинул письмо ко мне. Буквы расплывались в бесформенные кляксы.

– Пылью глаза заволокло, – ответил я, присаживаясь. – Скажи мне, что там.

Отец склонил голову, и мышцы на шее напряглись, словно он тащил тяжелый груз.

– Переплетчице нужен ученик.

У мамы вырвался сдавленный стон.

– Ученик? – спросил я.

Повисла тишина. В щель между занавесками проник кусочек луны, залив серебром все, что встретилось ему на пути. Посеребрил он и папины волосы; те казались седыми и сальными.

– Ей нужен ты, – проговорил он.

Альта застыла в дверях кладовой с банкой солений в руке. На мгновение показалось, будто она ее выронит, но Альта аккуратно поставила банку на полку буфета… аккуратно… стук прозвучал громче звона разбившегося стекла.

– Я слишком взрослый для ученика.

– Она так не считает.

– Я думал… – Моя ладонь лежала на столе: я едва узнавал свою тонкую, белую руку. Руку, которая не могла добросовестно выполнять ни одну работу. – Мне уже лучше. Скоро… – Я осекся. Голос казался чужим, как и рука.

– Дело не в этом, сынок.

– Я знаю, что сейчас от меня мало пользы.

– Ах, милый, – вздохнула мама. – Ты не виноват, и болезнь твоя ни при чем. Вскоре ты снова станешь таким, как прежде. Но это не все. Мы всегда думали, что ты станешь работать на ферме вместе с отцом. И, возможно, ты еще будешь… ты мог бы… но… – Она взглянула на отца. – Пойми, мы не хотим отослать тебя прочь. Но она требует отдать тебя в ученики.

– Я ее даже не знаю.

– Переплетное дело – достойное ремесло. Честное ремесло. Тебе нечего бояться.

Альта подалась вперед, ударилась об угол буфета и едва успела поймать слетевшую тарелку. Мама оглянулась на грохот.

– Осторожнее, Альта.

Сердце мое подскочило и забилось, как барабан.

– Но… вы ненавидите книги. Книги запрещены. Вы же всегда мне говорили… помните, когда я принес ту книгу с ярмарки в День Пробуждения?

Они переглянулись, но слишком быстро; я не успел понять, что значит этот взгляд.

– Сейчас это неважно, – сказал отец.