На пороге моей комнаты стоял мистер де Хэвиленд. Теперь я смог лучше разглядеть его: курчавые светлые волосы с проседью, водянистые глаза, надменная мина; вышитый жилет поверх рубашки. Возраст угадать было сложно: из-за блеклых глаз и светлых волос ему можно было дать и сорок, и шестьдесят.
— Поторопись, мальчик.
— Это для Середит.
На мгновение мне показалось, что он возразит. Но он лишь вздохнул.
— Хорошо. Тогда неси вторую чашку. А воду для бритья вскипятить потом.
Он протолкнулся мимо меня и вошел в спальню Середит без стука. Дверь распахнулась, я придержал ее локтем и спиной зашел вслед за ним.
— Уходи, — проговорила Середит. — Нет, Эмметт, ты останься.
Она сидела в кровати; пушок белых волос нимбом окружал лицо, пальцы вцепились в одеяло, натянутое до самого подбородка. Она сильно исхудала, но на щеках играл здоровый румянец, а глаза остро блестели, как всегда. Губы мистера де Хэвиленда растянулись в тонкую улыбку.
— Вижу, ты проснулась. Как ты себя чувствуешь?
— Чувствую, что на мою территорию вторглись. Зачем ты приехал?
Де Хэвиленд вздохнул. Смахнув несколько несуществующих пылинок с кресла цвета мха, он опустился в него, слегка вздернув штанины у колен. Внимательно осмотрел комнату, разглядывая каждую трещинку в штукатурке, поцарапанное изножье кровати и темно-синие ромбы заплаток на покрывале. Я поставил поднос у кровати. Он потянулся, налил себе чаю в единственную чашку, глотнул и еле заметно поморщился.
— Это так утомительно. Давай не будем ломать комедию и просто признаем, что я тревожусь о твоем здоровье, — сказал он.
— Черта с два. С каких это пор оно тебя заботит? Эмметт, будь добр, принеси еще две чашки.
— Спасибо, Середит, я уже выпил чаю, — ответил я, а мистер де Хэвиленд проговорил:
— Хватит и одной.
Я стиснул зубы и вышел, не глядя на него. Спустился на кухню и постарался вернуться как можно скорее, но наверху лестницы заглянул в чашку и увидел, что та запылилась; если бы чашка предназначалась для мистера де Хэвиленда, я бы не придал этому значения, но из нее будет пить Середит. Пришлось вернуться и вымыть ее.
Когда я зашел в спальню, Середит сидела в кровати прямо, скрестив руки на груди, а де Хэвиленд развалился в кресле.
— Никак нет, — говорил он. — Переплетчица из тебя отменная. Конечно, ты все делаешь по старинке, но… Ты очень мне пригодишься.
— Предлагаешь мне работать в твоей мастерской?
— Мое предложение в силе, и ты это знаешь.
— Только через мой труп.
Мужчина с саркастической миной повернулся ко мне.
— Рад, что ты наконец нашел дорогу, — процедил он. — Будь добр, налей Середит чаю, пока она не умерла от жажды.
В ответ я предпочел молчать, чтобы не ляпнуть какую-нибудь резкость. Налив чай, протянул чашку Середит, но не сразу выпустил из рук, желая убедиться, что она крепко держит ее. Она взглянула на меня, и гнев в карих глазах потух.
— Спасибо, Эмметт.
Де Хэвиленд щипал себя за переносицу большим и указательным пальцем. Он улыбался, но от его улыбки веяло холодом.
— Середит, времена сейчас другие. Даже если бы ты была здорова… прошу, подумай над моим предложением. Влачить одинокое существование в милях и милях от ближайшего города, переплетать книги для невежественных, суеверных крестьян… Мы столько работали над нашей репутацией, чтобы люди поняли: мы лечим души, мы — врачи, а не колдуны. Ты же занимаешься переплетным ремеслом в безвестности…
— Не учи меня жить.
Он откинул прядь волос со лба, растопырив пальцы.
— Я лишь хочу сказать, что крестовые походы преподали нам урок…
— Да тебя еще на свете не было во время крестовых походов! Как ты смеешь…
— Ладно, ладно. — Он выждал минуту, затем потянулся и налил себе еще чаю. Заварка потемнела, как морилка, но он не заметил этого, пока не сделал глоток, а сделав, скривился. — Середит, образумься, прошу. Скольких людей ты переплела в этом году? Четверых? Пятерых? Тебе и так работы не хватает, а ты еще ученика взяла. И твои крестьяне — они же ничего не смыслят в нашем деле. Считают тебя ведьмой. — Он наклонился ближе и заговорил вкрадчиво: — Неужели тебе не хочется перебраться в Каслфорд, где к переплетчикам относятся с уважением? Где уважают книги? Я очень влиятельный человек, знаешь ли. И обслуживаю лучшие семьи.
—
— Ох, ради всего святого, Середит. Если в наших силах избавить человека от боли, кто мы такие, чтобы ему отказывать? Ты чересчур консервативна.
— Довольно! — Она отодвинула чашку, расплескав чай на покрывало. — Не поеду я в Каслфорд!
— Своим снобизмом ты сама себе вредишь! Почему ты предпочитаешь гнить в этом богом забытом месте…
— Ты не понимаешь, верно? — Прежде я никогда не слышал, чтобы голос Середит дрожал от сдерживаемого гнева. Я разозлился вслед за ней. — Помимо всего прочего, я не могу оставить книги.
Он со стуком опустил чашку на блюдце. На мизинце тускло блеснуло кольцо с печаткой.
— Не говори глупости. Я понимаю твою щепетильность, но все очень просто: книги можно взять с собой. В моем хранилище место найдется.