Переплетенный

8 мая

Это как будто снова моя жена умерла. Я не могу выбросить мысли об А из головы. Я замечаю, что постоянно думаю о нем, беспокоюсь как он, что делает, кто обижает его. Но я не позволю себе взять телефон и позвонить проверить. Я потерял объективность в отношении этого мальчика. Я не смог помочь любви всей моей жизни и, конечно, я не смогу помочь ему. Полностью разорвать с ним всякую связь — лучшее решение. Разве не так? Я привык так думать. Но до сих пор меня преследуют два слова.

Что если…

Моя нынешняя жена видит мою озабоченность и уверена, что я думаю о другой женщине. О той, которую я люблю больше, чем ее. Я пытался убедить ее, что это не правда, но мы оба знаем, что так оно и есть. Я никогда не любил ее так, как она того заслуживала. Мое сердце и душа принадлежали другой.

Мне не стоило устраиваться на работу в ту лечебницу. Мне не стоило брать дело А.

Так много вопросов, подумала Мэри Энн в изумлении. И столько вещей уже не имело смысла. Ее отец упоминал одновременно о жене и о «нынешней» жене. Одна и из них была душевно больной женщиной, которая дала ей жизнь. Другая была совершенно в своем уме и вырастила ее. И это все одна женщина. Не могло же у него быть двух жен? Если только…

Женщина, которая ее вырастила, не была ее матерью? И снова, это не имело смысла. Мэри Энн была похожа на свою мать. У них была одна и та же группа крови. Без сомнений они были родственниками.

И она не сомневалась, что ее мать любила ее больше всего на свете, так как и должна настоящая мать. Эта женщина ухаживала за ней, когда она болела, поддерживала ее в трудные моменты. Они вместе пели и танцевали, когда у нее было хорошее настроение. Устраивали чайные вечеринки и гонки на розовых детских машинах. Уж что Мэри Энн знала точно, так это то, что ее любили.

Возможно ли, чтобы ее отец был женат на двух разных женщинах, которые были похожи внешне? И первая родила ее, а вторая воспитала? Возможно, хотя и притянуто за уши. Но если так, почему он никогда не рассказывал о ней?

Ей очень не хотелось, но она вернула журнал Райли. Он долго смотрел на кожаный переплет, прежде чем перевел взгляд на Мэри Энн. Он, молча, наклонился и поцеловал ее в губы. Мягко, нежно, желая утешить.

Слезы жгли ее глаза.

— Отнеси его обратно в кабинет, пожалуйста. Я не хочу, что бы отец знал, что я брала его.

Райли кивнул. Продолжая смотреть ей в глаза, он скрылся за углом. После он уже не вернулся в ее спальню… солнце начало восходить, и он должен был возвращаться. Она понимала это, но все равно чувствовала, что уже скучает по нему. Он был рядом, пока она читала этот журнал, и успокаивал, как мог.

Сегодня она не могла идти в школу. Она была слишком под впечатлением от прочитанного. Ей нужно было побыть в одиночестве. И не только поэтому. Побыть вдали от отца, от Эйдена, даже от Райли и дать себе время все обдумать. Ей нужно было время переварить последние события. Ложь.

Она с раздражением вытерла навернувшиеся слезы. Ей нужен был Райли. Чтобы он снова ее обнял. Поговорить с ним, высказать все накопившиеся вопросы и выслушать его мнение. Ну почему он ушел? Куда он ушел? Забрать Викторию и отвести ее в школу? Разве сейчас она не нуждалась в его защите? Ведь чтобы защищать ее, он должен быть рядом.

По крайней мере, он мог бы и попрощаться.

Боже, когда она стала такой размазней?

Но сейчас это не имело значения. Все было не важно, кроме одного — Эйдена. Теперь она знала, что он говорил правду. Ее отец действительно выгнал его из своего кабинета. И причиной тому была любовь к ее матери, ее настоящей матери? Женщине, которая была немного не в себе? И Эйден пробудил воспоминания о ней, что заставило отца потерять контроль над собой?

Внизу загремели посудой, и девушка поняла, что отец уже проснулся. Она встала с кровати, приняла душ и оделась, как будто бы собираясь в школу. На кухне приготовленный отцом завтрак ждал на столе — омлет и тосты. Сам он, как обычно, сидел на стуле, скрываясь за газетой. Когда он взял спортивную секцию, она увидела его побелевшие костяшки пальцев — единственное, что выдавало, как он на самом деле расстроен.