Переплеты в жизни

Маруся решительно не могла вспомнить, зачем она ушла, правда! Но ведь зачем-то ушла же!

– И этот тип! Который на тебя напал! Выходит, он знал, что ты по лесу одна бродишь!

– Или просто так увидел.

– И сразу решил тебе по голове дать и в какую-то сторожку отволочь. Зачем он тебя туда поволок?

– Я не знаю! – сказала Маруся, взяла у Агриппины из рук мочалку и стала яростно тереть лицо и руки. – Он мне не сказал! Я в себя пришла и не поняла ничего – какая-то солома кругом, опилки, ноги связаны, и руки тоже. И никого нет.

– Я бы от страха с ума сошла, – вставила Агриппина.

– А я не поняла ничего, – повторила Маруся. – Я думала, кто-то надо мной подшутил.

– Ты, Маруська, Спиноза, – заметила Агриппина. – Что ни мысль, то гениальная!

– Потом я Гришу стала звать. Думала, он поблизости. Звала, звала. После заплакала. Потом… не помню уже.

Ей стыдно было признаться Агриппине, как она испугалась.

Пожалуй, она сможет рассказать об этом Грише, и больше никому.

Они долго поливались водой, сначала горячей, потом холодной, и вылезли из бани, поддерживая друг друга, совершенно осоловевшие.

Кажется, тётя Лида дежурила у двери, потому что сразу подхватила обеих, накинула на мокрые волосы полотенца и, приговаривая, что после баньки и лёгкого пара самое милое дело полежать немного, отдохнуть, завела их в дом – они спотыкались и путались ногами – и моментально пристроила спать. Марусю на её диванчик, а Агриппину на раскладушку, застланную толстенным, как в сказке про принцессу и горошину, матрасом.

Маруся заснула тут же, а Агриппина ещё бормотала, что просто полежит немного, встанет и будет тёте Лиде помогать с гостями.

– Ну, конечно, – согласилась Лидия Витальевна, погасила свет и прикрыла за собой дверь.

Народ со двора почти весь разошёлся, и «газик» ускакал восвояси. Остались только супруги Прокопенко, участковый, Гриша и Константин, наконец-то вернувшийся из леса.

– Я стаканы все ополоснула, – проинформировала супруга Прокопенко, – и новые подала. Там колбаса была, в холодильнике, я подрезала. И вот хлеба от нас принесла, ваш весь вышел.

– Спасибо, Людочка, – устало сказала тётя Лида, и Гриша удивился, что дородную супругу Прокопенко зовут Людочкой.

– Всё хорошо, что хорошо кончается, – заявил супруг Прокопенко и вздохнул. Он был в болотных сапогах и в комбинезоне, облегавшем солидное пузцо.

– Да где ж кончается, – участковый сокрушённо покачал головой, – по всему видать, начинается только!..

– Ну, девочка спасена и в безопасности.

– Если по правде сказать, – подал голос Константин, – история поганая. Так себе история-то.

– Это ты про что говоришь? – спросил участковый.

– Это я про то говорю, что на старой лесопилке пошуровал немного. – Он взял стакан и набулькал себе из бутылки почти полный. – Там вокруг лапник сухой навален и хворосту полно. С наветренной стороны вообще плотно уложен. Спичкой чиркнуть, и… готово.

Тётя Лида сдавленно ахнула, супруга Прокопенко ахнула тоже.

– Сжечь, что ль, девку хотели? – поразился Илья Семёныч.

Константин опрокинул в себя водку, взял кусок хлеба и с силой втянул воздух – занюхал.

– Да будет страху нагонять, – неуверенно сказал участковый. – И без тебя тошно.

– Завтра же в Москву её увезу, – быстро сказала Лида. – Первой электричкой. С самого утра, как встанем, так и уедем.

– Погоди ты, Лида, – участковый сунул свой стакан под нос Константину. Тот налил. – Тут разобраться надо, а как мы разберёмся, если вы обе того, тю-тю!..

– Вот этого я не знаю, как хотите, так и разбирайтесь, такая ваша работа. А племянницу я увезу!

…Поджечь, думал Гриша. Поджечь сторожку, где лежала связанная живая Маруська. Там и вправду всё сухое, вспыхнуло бы, как порох, через пять минут не осталось бы и следа. От Маруськи ничего не осталось бы!.. Смерть в огне – чудовищная. Страшная. Такая страшная, что лучше не думать и не представлять.

Но он уже подумал и представил. Отчётливо. В подробностях.

От подробностей сводило затылок.

Участковый выпил ещё стакан и ушёл звонить в Егорьевск. Супруг Прокопенко проводил его глазами и попросил, чтоб ему налили тоже.

– Витенька, – встревоженно сказала жена, – ты не забываешь о своём состоянии?

– Ах, оставь, Люда, я в прекрасной форме, – объявил Прокопенко.

Тётя Лида сказала, что надо бы вещи собрать, чтобы завтра прямо с утра уехать.

Прокопенко осторожно отпил из стакана водки, как чаю, словно боялся обжечься, вздохнул и обратился к Грише:

– Я ведь всё понимаю, Григорий Михайлович, – тот поднял на него глаза. – Вы нас терпеть не можете. Мы же, так сказать, вторглись на вашу малую родину. Но ведь мы с Людмилой не захватчики! Ваши родители продавали дом, а мы, так сказать, покупали!

– Я не хочу об этом говорить, – ответил Гриша. – Какая теперь разница?

– Большая, – твёрдо сказал Прокопенко. – Очень значительная. Ведь симметрия действует повсюду! Мы, так сказать, симметрично не питаем к вам тёплых чувств.

– Витенька…

– Это правда, Люда! Мы испытываем взаимную антипатию, так ведь?

Гриша вздохнул, Константин вздохнул тоже, как бы предвидя, что разговору этому не будет конца.