— Не говори глупостей, какая чума? Я заболел этой такой же древней, как чума, болезнью, посетив в своей бурной юности храм Венеры.
— Ты что в борделе сифилис подхватил и тебя вылечить не смогли? — мои глаза расширились до абсолютно круглого размера.
— У каждого бывают плохие дни!
— Но не до такой же степени.
— И вообще, это был не сифилис, а гонорея, — взвился Эдуард.
— Ладно, допустим. Допустим, ты заболел, но это никак не оправдывает наших родственников в их решении сделать из тебя оборотня.
— Они хотели меня спасти, потому что обычная терапия, проверенная и эффективная на многих людях, никак не помогала.
— Тогда почему ты стал каким-то неправильным оборотнем?
— Понимаешь, что-то в тот день пошло не так. И напряжение скакало в лаборатории, и четыре специальных зелья все как одно испорченными оказались, потому что холодильник сломался, а мы его не проверили утром, и отец голос потерял и не мог нормально заклинание прочитать, в общем, много чего произошло. В итоге, я стал тем, кем стал: обычным волком, только в полнолуние превращающимся в человека. Точнее нет, не так: в ипостаси волка я вполне себя осознаю, лишь изредка позволяя животным инстинктам брать надо мною верх.
— А почему испытания эти нельзя было перенести в более подходящий для этого день?
— Я умирал, — он пожал плечами, будто дела давно минувших столетий никакого отношения к нему не имели. — Ритуал обретения нужно было проводить исключительно в полнолуние, а вера в то, что я проживу еще хотя бы сутки была практически нулевой. Наш семейный эриль и доктор дали мне около девяносто девяти процентов на то, что рассвет я уже не встречу. Как-то так.
— Угу, — меня начали терзать смутные сомнения, что с Эдуардом Фолтом что-то не так. Принимать за аксиому то, что этот человек просто неудачник мне не хотелось. Фантастично это как-то. — А от древней болезни, подцепленной в борделе, ты хоть излечился?
— Увы, нет.
— Ага. Нет, значит. Я стесняюсь спросить, но от чего ты умер? — я приготовился уже ничему не удивляться.
— От этой самой болезни и умер. Но, одновременно с этой неприятностью, случившейся со мной лично, начался пожар в лаборатории, и мое тело не смогли забрать, потому что спешащий ко мне отец сломал правую ногу и, плюнув на мое тело, в переносном смысле, конечно, покинул лабораторию и не смог меня достойно похоронить, как подобает принцу. Надо сказать, сейчас я рад этому обстоятельству, как был рад и тому, что пожар все-таки ликвидировали до того момента, как огонь распространился до вивария.
— Ты хоть сейчас-то вылечился? — единственное, что я мог у него спросить после того бреда, который я только что услышал.
— Ну, да-а-а, — протянул он. — Оказывается смерть — это панацея.
— О-о-о, — только и смог сказать я. Смерть — это действительно панацея от абсолютно всех болезней. Интересно, как Прекраснейшая все-таки его забрала? Про то, как она это сделала — это отдельный разговор. Чтобы такой смертью умер один из Фолтов? Хотя тут стоит подумать. Обычно через столько лет она никого не отпускает обратно, а тут буквально выкинула из своего царства. Что он там все-таки натворил?
— Как ты смог вернуться? — задал я вертевшийся на языке вопрос. — Точнее, как Прекраснейшая смогла тебя отпустить? Насколько я помню, мой далекий прадед рассказывал про нарушения баланса в мирах, а два сильных неучтенных Темных — это мягко скажем перебор.
— Ну, — во второй раз за этот вечер смутился Эдуард. — Я не попал за Грань.
— Это как? — я аж подпрыгнул на своей кровати.
— Оборотни, эльфы и вампиры не могут переступить черту и остаются в астрале, или в мире Теней, как тебе будет удобно.
— Там, где живет Беор?
— Там, где жил Беор. Но это не суть. Мир Теней не слишком населен, учитывая среднюю продолжительность жизни вышеперечисленных индивидов. Поэтому тебе и удалось быстро привести меня обратно. Я кстати так и не понял, как у тебя это получилось. Подобных ритуалов не было во времена моей, так сказать, жизни.
— Даже не надейся понять. Я сам не понял. Как ты говорил? Что-то в этот день в лаборатории пошло не так. То напряжение скакало, то я в ботанике запутался, то Дэрик не доследил. В общем, получилось то, что получилось.
— Я думаю, мы с тобой попробуем воссоздать его, так, на всякий случай, — задумчиво проговорил мой родственник.
— А почему тебя Дэрик не узнал?
— Император Дэрик не мог меня узнать, потому что умер за двести один или двести два, я точно не могу сказать, года до моего рождения, — меня начало уже тошнить от его нудной монотонной тягучей детализированной речи. Все же речь Дэрика была удобоваримее. Я зевнул.
— Ты же рядом с ним несколько месяцев обитал, как ты прятался? Чтобы он тебя вот в этом виде не застукал? — я внимательно осмотрел своего родственничка, в который раз поразившись его абсолютно идеальной внешности.